Двадцать пятый кадр

Роман

От автора

Некоторые писатели придумывают для своих героев страну. К примеру, глубокоуважаемый классик Уильям Фолкнер. Или очень любимый мною романтик Александр Грин. Я страну не придумывал, а просто вырезал из географии район, включающий город Одессу и Израиль. Это и есть ареал обитания моих героев.

Почему я выбрал и увязал именно эти точки на карте? Так получилось. Возможно потому, что жил и живу попеременно то в Израиле, то в Одессе. Впрочем, я немало лет прожил и в Москве, но ни один из моих героев не попадал туда даже проездом. Значит, дело не только в этом.

У одесситов и израильтян много общего? Не сказал бы. Только у той части, которая и в Израиле осталась одесситами — вы знаете, кого я имею в виду. Остальные не только не похожи, но скорее являются антиподами.

Общим для них является Юг, южный темперамент, темп жизни и яркие краски. Эта почва сама по себе уже содержит живые сюжеты, будоражит воображение. А уж напряжения и сложностей — впрочем, как и во всем мире - с избытком.

И еще одна, на мой взгляд, очень важная особенность. Одесса не самый большой и, признаемся, все-таки провинциальный город. Израиль тоже маленькая и достаточно провинциальная страна. Но, несмотря на это, о них знают повсюду. Поэтому есть надежда, что мои герои не окажутся непонятными чужаками – прекрасное начало для знакомства и сопереживания. Звучит банально, но мы все действительно в одной лодке.

Вместо вступления

Я очень надеялся, что в каюте на двух человек окажусь один. Денег и на эту хватило с трудом, а об одноместной и речи быть не могло. Возможности израильского репатрианта на социальном пособии по старости невелики. Но мне очень хотелось провести с удобствами почти четверо суток на комфортабельном судне, совершающем рейс Хайфа–Одесса, и вопреки логике, я до последней минуты надеялся, что второй пассажир не появится. Вся эта поездка в город моей юности была затеяна для того, чтобы успокоиться и сбросить проклятое напряжение...

Но второй пассажир все-таки появился вместе с небольшой сумкой и, как впоследствии оказалось, со своей занимательной и невероятной историей. Он был гражданином Украины, в Израиль ездил на экскурсию. Как он многозначительно сказал, по памятным местам. Я тогда намека не понял – много всяких мест в Израиле, в том числе и памятных.

Виктор Сергеевич был невысок ростом, около метра семидесяти сантиметров. Плотен. Круглое, загорелое, я бы даже сказал, цветущее лицо почти без морщин, хотя ему было, я думаю, лет шестьдесят.

Июль месяц, жара. Большую часть дня мы волей-неволей проводили в одних шортах, и Виктору Сергеевичу (к сожалению, в отличие от меня) стыдиться было нечего. Весь он был какой-то упругий, округлый и смотрелся вполне достойно. Тело почти без дряблости, разве что над поясницей иногда проглядывали два симметричных жировых валика, такой же признак старения мужского организма, как целлюлит у женщин. Я впоследствии заметил, что эти валики серьезно беспокоили моего соседа. По утрам он с особой тщательностью раскатывал их специальным приспособлением в виде набора роликов с хитро изогнутой ручкой. И вообще, он очень заботился о своей физической форме. Утром на час исчезал в фитнес-зале, возвращался энергичный и явно довольный собой. Затем десять-пятнадцать минут фыркал в душе, появлялся оттуда свежим и благоухающим. Лысина у него безусловно была, и довольно большая, но он ежедневно брил венчик оставшихся в живых волос, и гладкая блестящая загорелая голова несомненно молодила его, придавала современный и молодцеватый вид. Советую людям с солидной лысиной взять этот метод на вооружение.

Каждый раз он извинялся, что надолго занял душ, хотя уже на второе утро твердо знал, что я не поднимусь с постели еще как минимум час. Я вставал только тогда, когда по радио приглашали первую смену к завтраку. Естественно, у меня была вторая, и то только потому, что третьей смены на корабле не было.

Виктор Сергеевич был приятным, явно неглупым человеком и постоянно в отличном расположении духа. Что-то преподавал, это я знаю точно. В каком-то институте. Даже фамилию его не знаю, я не спрашивал, а он не говорил.

Что я запомнил и что меня поразило – это его глаза. Они были черные, но какие-то прозрачные. Согласитесь, странное сочетание, и мое впечатление трудно описать и объяснить. Казалось, кто-то изнутри смотрит сквозь эти глаза, и видит что-то такое, чего нам, простым смертным, видеть не положено. Может, причиной такого эффекта были чрезмерно расширенные зрачки… Нет, не то.

Мне иногда, помню, приходили на ум другие глаза, но тоже какие-то странно прозрачные.

Незадолго до этой поездки я с группой журналистов побывал на собрании паствы церкви Иисусовой. Там было несколько человек, которые чудом спаслись от смерти, а некоторые из них уже побывали за чертой. Именно чудо возвращения к жизни – говорили они, рассказывая свои жутковатые истории, – привело их в лоно этой церкви. Вот у них в глазах было нечто похожее. Я тогда еще подумал, что встреча со смертью даром не проходит. Но Виктор Сергеевич был слишком полон жизни, чтобы подавать повод для подобных аналогий. Вот разве что только глаза…

Мой сосед был корректен, вежлив, не надоедал разговорами, так что можно сказать в этом смысле мне еще повезло. Вначале особого контакта у нас не было, и в основном по моей вине. Я подолгу лежал в койке, или неподвижно сидел в кресле на палубе, бессмысленно уставясь в море. На его немногочисленные попытки завязать разговор отвечал односложно, короче говоря, давал понять, что единственное, в чем я нуждаюсь, – тишина и одиночество. И сосед принял мои условия. Первые сутки плавания мы едва обменялись тремя предложениями.

Но на второй вечер Виктор Сергеевич не выдержал и предложил мне пойти на концерт в салон. Я после ужина уже расположился в койке и, естественно, вежливо, отказался. Виктор Сергеевич без особой надежды и нажима сказал, что так и жизнь пройдет. В ответ я проворчал, что-то вроде:

- Уже прошла. Да и была ли она вообще, эта жизнь…

На меня внимательно взглянули прозрачные глаза, и у кого-то за ними, там внутри, появилось понимание. Я почему-то это почувствовал. И в этот момент Виктор Сергеевич удобно устроился в кресле напротив моей кровати и предложил:

- Александр Михайлович. Я догадываюсь, что вы не расположены вступать в беседу, и привык уважать чужие настроения. Но в таком случае наша поездка, согласитесь, будет выглядеть мрачновато. Но может быть, слушать вы захотите, особенно если мой рассказ покажется вам интересным? Тем более, интуиция мне подсказывает, что его сюжет в какой-то мере связан с вашими невеселыми размышлениями. А мне это будет совсем не в тягость: я давно хочу с кем-нибудь поделиться. Да и самому хочется послушать эту историю, даже в своем собственном исполнении. Хотя бы в своем. Я еще никому ничего не рассказывал. И знаете почему? После случившегося не хочу, чтобы возникли сомнения в моей нормальности. Боюсь, что и без моих откровений появились такие слухи. Я даже обследование проходил в психоневрологическом диспансере. Преподаватель должен быть в смысле психики вне подозрений не меньше, чем жена Цезаря. Он может быть тупицей, каких мало, но абсолютная психическая надежность не должна вызывать сомнений. А когда я попытался рассказать об этом близкому человеку, то она посмотрела на меня с такой тревогой и сочувствием, что я закаялся. И превратил все в шутку. Поэтому случайный попутчик – как справедливо и часто пишут в своих рассказах классики – самый лучший вариант для переполняющего меня желания освободиться от своей истории. Как у Марка Твена в рассказе «Режьте билеты». Помните?

Я помнил.

Он говорил грамотно, хорошо построенными фразами. Действительно чувствовался немалый опыт. Нет, Виктор Сергеевич определенно был человеком толковым и образованным.

Первая реакция моя на неожиданное предложение была негативной – я испугался длинной и тоскливой истории, а по долгу службы мне часто приходилось такое выслушивать. Но Виктор Сергеевич был наготове.

- Не бойтесь, я педагог со стажем. Я сразу почувствую, когда вам станет неинтересно, это у нас профессиональное. И в тот же момент торжественно клянусь немедленно прекратить рассказ.

Короче говоря, я завершаю преамбулу. С перерывами на еду и на сон, в каюте, на палубе и даже в шезлонгах возле бассейна Виктор Сергеевич рассказывал мне свою историю. Началась она прямо скажем невесело – оказывается, такое внимание своей физической форме Виктор Сергеевич уделял не из желания продлить молодость. Вопреки своему цветущему виду чуть больше года тому назад он перенес тяжелый инфаркт и даже четыре с половиной минуты находился в состоянии клинической смерти. То есть его глаза не лгали. Он был там, за чертой. Видел классический тоннель. В этом я ему, безусловно, верил. Но все дальнейшие события… Я не знал, как к этому относиться.

Теперь небольшое отступление. Я решил воспроизвести рассказ Виктора Сергеевича на бумаге только спустя два года со времени описываемой поездки, так что о свежести впечатлений говорить не приходится. Многие подробности стерлись из памяти. Поэтому мне придется допускать кое-какие вольности, например, приводить (в общем-то сочинять) диалоги и прямую речь, хотя как журналиста это меня определенно смущает. Моя профессия всегда требовала чужие слова воспроизводить педантично и точно по магнитофонной записи во избежание скандалов и даже судебных разбирательств. Но если не будет диалогов, вы, избалованный современной литературой дорогой читатель, затоскуете на второй странице и захлопнете книгу. По-настоящему весь рассказ Виктора Сергеевича должен бы звучать от первого лица, но я решил первую короткую часть, в которой говорится о его жизни до произошедшего с ним случая, все-таки рассказывать от своего имени. Не исключено, что кто-то узнает себя в описании, и в этом смысле изложение от автора более прилично. Тогда все, что я забуду, перевру или приукрашу, будет на моей совести. В этом мое оправдание перед рассказчиком, который уже ни на что не может повлиять. Просто я постараюсь не уходить далеко от первоисточника, то есть свободная форма при добросовестном, максимально правдивом содержании. Но всему последующему свидетелей нет, и я с чистой совестью передам слово самому герою, стараясь, чтобы мое влияние на сюжет было минимальным. Добавлю – насколько это возможно.

И еще. Поскольку я не участник событий, о себе писать ничего не буду, кроме самого необходимого. А необходимым является только одно - мое настроение и отношение к жизни в тот период. Согласитесь, интерпретация услышанного очень зависит от настроения и состояния слушателя. Вольно или невольно в пересказе будет слышаться мой голос.

И для того, чтобы вы могли сделать соответствующую корректировку, я «как честный человек» – говорят в пошлых анекдотах - должен рассказать правду о том, что этот слушатель – то есть я – представлял собой в тот период. В то лето я был в самом пике кризиса перезрелого возраста.

Когда говорят «переходный возраст», то имеются в виду подростки, со всеми их проблемами, связанными с половым созреванием. Есть еще кризисы зрелого возраста. Книги, фильмы, ученые статьи – огромный массив информации посвящен этим темам. Но почему-то мало кого беспокоит (разумеется, кроме непосредственных участников) кризис перезрелого возраста, тоже связанный с половым, но, увы, увяданием. Согласитесь, не менее веская причина для кризиса, не говоря уже о прочих неприятностях. А ведь этот кризис по силе воздействия ничем не уступает тем, о которых так много говорят и пишут. Я догадываюсь, почему так происходит – просто люди нашего возраста уже мало интересуют общественность. Их почти списали…

Но это очень нелегкий момент, можете не сомневаться. Еще только вчера тебя называли немолодым человеком, некоторые злопыхатели даже пожилым. Бог с ними, к этому привыкаешь. И вдруг внезапно сознаешь, что не за горами день, когда произойдет превращение в… старика!

«Мои года – мое богатство», «золотой возраст» – это все риторика. Старик, старуха – обнаженная правда. Многие этого не хотят признавать, демонстрируют несгибаемость в одежде и манерах, что у окружающих чаще всего вызывает чувство неловкости и жалости. Но все равно шила в мешке не утаишь. Даже о бодром и жизнерадостном старичке говорят одобрительно: «Он не выглядит стариком». Что в сущности означает только одно: выглядит – не выглядит, а стариком является.

И когда человек осознает, что до этого статуса рукой подать, наступает кризис во всем мрачном величии этого слова. Надо выбирать другие ориентиры, другие цели. Другие способы наслаждения жизнью. В такой момент ясно представляешь, что тебя ожидает. Пить-есть запретят врачи, увлекаться женщинами – возражает природа. Успехи в работе – это в лучшем случае подчеркнутое уважение окружающих к твоим сединам, ничего более. Путешествия могут быть только в комфортных условиях, а на это мало у кого хватает возможностей, да и с желанием не все обстоит благополучно… А нашествие болезней?

Можно для полноты картины добавить не исчезающее ни на мгновение сознание неизбежной смерти – в любой момент... Человек хоть и не думает, как правило, об этом, но знает. А не зря говорят: «Знание – сила». И какая непреодолимая сила заключена в этом знании! Неслучайно, когда людей – особенно немолодых - спрашивают, что самое удивительное и замечательное в их жизни, они все как один радостно отвечают: «Прежде всего – это сама жизнь». Иначе говоря, они не перестают удивляться тому, что все еще пребывают на этом свете. Дальше следует пауза в поисках дополнения, и чаще всего продолжение не следует. Ответ, если вдуматься, неконкретный и довольно уклончивый. «И лучше выдумать не мог».

Собственно говоря, многое из перечисленного уже стало реальностью сегодняшнего дня. Основной – и едва ли не единственной – целью отныне будет борьба за продолжение жизни, как правило, путем отказа от того, что раньше составляло ее прелесть. А дежурным тостом: главное – это здоровье.

Я постарался нагнать на вас беспросветную тоску, и, судя по всему, мне это удалось. Зато теперь вы представили себе мое состояние в то лето. У меня наступил кризис перезрелого возраста в очень тяжелой форме. Хандра, депрессия – слишком мягкие понятия для определения моих настроений. К этому добавилась лавина дополнительных неприятностей, обрушившихся на мою голову, бывают такие совпадения. Именно от этого кризиса я и пытался сбежать на судне, направлявшемся в Одессу.

О моих настроениях, надеюсь, вполне достаточно. Можно продолжать.

Виктор Сергеевич предложил другие условия игры. Словно подслушав мои мрачные мысли, в своем рассказе он убежденно и подробно доказывал мне, что реально существует возможность, которая мне казалась миражом. Возможность продолжения жизни после смерти, то есть реинкарнации. Или, говоря более понятным языком, некоего варианта перевоплощения. То есть, уже имея опыт прожитой жизни, даже получив кое-какое представление о будущей в новой ипостаси, человек может все начать заново, с чистого листа. А старую жизнь стереть из памяти бесследно. Не было ее – и все. Должен вас предупредить - не нужно торопиться с выводами. Это не такое очевидное благодеяние. Одно дело абстрактно хотеть или не хотеть новой жизни, понимая, что это лишь мечты. А если все всерьез?

Знаете, о чем я думал, слушая рассказ Виктора Сергеевича? Представлял себе, что было бы, если бы мне сейчас реально – главное реально - предложили примерно еще одну такую же жизнь, как моя. Такую, какую вероятней всего сможет выделить мне судьба-лотерея. В чем-то чуть лучше нынешней, где-то чуть похуже.

Я бы согласился обрекать себя на еще одну жизнь? Как оказалось, жизнь длинную-длинную, хотя мы все время твердим, что она пролетела очень быстро. И к тому же… словом, вы не хуже меня знаете какую, у вас такая же. Не уверен. Вряд ли. И думаю, в этом я не оригинален. Меня и до нашего с Виктором Сергеевичем разговора, признаюсь честно, время от времени посещала очень горькая мысль: если бы меня до рождения - именно до рождения - поставили в известность о реальных составляющих жизни человека, я, возможно, отказался бы от этой не очень осмысленной и плохо продуманной затеи. Кое-что, безусловно, потерял бы, но зато скольких неприятностей и страданий избежал! Несравнимо больше, на порядок! А после рождения выбора уже не остается. Властно вступает в свои права основной закон живой природы - инстинкт самосохранения, и ты сразу начинаешь борьбу за выживание, за место под солнцем, за здоровье, за… за… за… Впрочем, может, этот скепсис тоже следствие кризиса перезрелого возраста?..

А как вам кажется?

Но мы об этом еще поговорим чуть позже.

Мне было интересно узнать, как поступил Виктор Сергеевич. Почему оказался в будущем? Что он там увидел? Как опять очутился здесь?

И безусловный интерес вызвал описанный им, отличающийся от всего, о чем до сих пор я слышал, вариант реинкарнации. Не переселение душ и не возрождение человека в новой ипостаси, а временное – на несколько дней - присоединение сознания уже почти отошедшего в мир иной человека к его будущему воплощению для того, чтобы не исчезал бесследно жизненный опыт. Как бы пробный опыт новой жизни. Своеобразная интеллектуальная связь поколений. Невольно напрашивается сравнение с прививкой, скажем, плодового дерева черенком или глазком, методом, хорошо известным всем садоводам. Вероятно наш главный «садовод» таким же способом пытается совершенствовать природу каждого отдельного человека, а вместе с тем и всего человечества. Идея хорошая, хотя иной раз сомнения в благотворных результатах селекции возникают. Человечество, особенно в последнее время, дает для этого немало оснований… Но не буду отвлекаться.

Словом, была в рассказе Виктора Сергеевича определенная логика, была интрига.

Кстати сказать, он не слишком настаивал на доверии и заранее предупредил, что обижаться на мое ироническое отношение не будет. Любой, сказал он, на моем месте отнесся бы ко всей этой истории как к развлекательной байке. Но при этом видно было, что говорит он очень искренне и, во всяком случае, верит в то, о чем рассказывает. А когда вспоминал (или сочинял?) особенно печальные события своей одиссеи, то на глазах у него едва ли не появлялись слезы. Нет, так притворяться было невозможно. Другое дело, нормален ли был источник его убежденности…

Признаюсь, возможно под влиянием экзотической обстановки на корабле, особенно теплой ночью на палубе, под звездами Средиземноморья, когда казалось, сказки Шахерезады вещь вполне возможная, я слушал его с интересом. Тем более что рассказчиком Виктор Сергеевич был хорошим и убедительным. Он не пытался обобщать результаты своего краткосрочного визита в будущее, делать далеко идущие выводы. Нет, он просто рассказывал о встречах с людьми и о своих впечатлениях. Но все равно трудно было относиться к этому всерьез. Не напрасно уважаемый Виктор Сергеевич решился рассказать все это случайному попутчику, слушателю, которого больше никогда не увидит. И все-таки, несмотря на естественные сомнения, благодарному слушателю. В то время моим настроениям вполне подошел бы эпиграф: «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад!»

Рассказ окончился тогда, когда на горизонте появился одесский маяк. Как раз вовремя. Рассказчик успел выложить все, что хотел, а слушатель был лишен возможности задавать вопросы. Я подозреваю, что так было задумано. Даже фамилию свою, как я уже говорил, Виктор Сергеевич не назвал, не говоря уже о координатах. Он, мне это было ясно, избегал будущих возможных контактов. Я не настаивал. Мы проявили взаимопонимание в этом вопросе, но на прощание наговорили друг другу много хороших слов. Вывод был единодушным – время в плавании провели отлично, мне было интересно, ему – полезно.

Когда корабль причаливал, мы, как и все пассажиры, вышли на палубу. Внизу на пирсе толпились встречающие. Я смотрел равнодушно – встречать меня было некому. Виктор Сергеевич искал кого-то глазами. Вдруг он встрепенулся и радостно замахал рукой. Женщина, стоявшая чуть поодаль от толпы, помахала в ответ. Виктор Сергеевич, попрощавшись со мной, умчался в каюту. За вещами. Спустя несколько минут, слегка перегнувшись через перила, я увидел его на нижней палубе. Он с сумкой в руках энергично пробирался поближе к выходу.

Больше я его не видел.

Прошло два года. Время от времени я вспоминал об этой поездке и о рассказе Виктора Сергеевича. Воспоминание это было каким-то ностальгическим. Нечто похожее на светлое огорчение далекого детства, когда я, немного повзрослев, понял, что добрые волшебники бывают только в сказках.

Сам я за эти годы уже миновал пик перезрелого возраста, но облегчение не наступило. Просто я стал привыкать и к такому состоянию. Человек ко всему привыкает, особенно если нет другого выхода… Впрочем, как я уже говорил, речь не обо мне.

Но совершенно неожиданно в последнее время стали поступать новости, которые волей-неволей заставили меня более активно и с подозрением вернуться к истории Виктора Сергеевича. Впрочем, новости можно было считать простым совпадением. Я многократно убеждался в том, что в нашей жизни совпадения занимают огромное место. Их намного больше, чем мы можем себе вообразить. Но напрасно довольно часто многие ищут в простых совпадениях какой-то глубокий смысл.

Первый предупредительный звонок прозвучал месяц тому назад – на выборах 4 ноября 2008 года. Я вспомнил, что в каком-то контексте Виктор Сергеевич на пароходе упомянул: «Это было еще при черном президенте Соединенных Штатов». Я тогда не очень обратил на это внимание. Во многих голливудских фильмах мы видели негров президентов США, и особым пророком не нужно было быть, чтобы сообразить - это вполне может произойти в будущем. Может, даже не таком уж по историческим меркам далеком. Но не в настоящем. Напомню, тогда было лето 2006-го, и о существовании Барака Обамы мало кто знал даже в Америке.

Я насторожился, но все-таки отнес появление черного президента США к разряду совпадений. Одно совпадение, даже такое внушительное, а главное, неожиданное еще не могло быть основанием для доверия к фантастической истории Виктора Сергеевича. Но сомнения, пробудившиеся после победы Обамы, толкнули меня на прошлой неделе на смелый и неожиданный шаг. Без этого толчка ничего подобного я бы не затеял.

Итак, ровно неделю тому я по заданию редакции пошел интервьюировать экстрасенса, который уверял, точнее уверяла – это была женщина, - что вернула к жизни пациента через четыре минуты после его клинической смерти. Пациент лежал на операционном столе в больнице, а она по просьбе его подруги вещала, внушала, словом шаманила по телефону из другого города. То, что пациент действительно находился в состоянии клинической смерти, редакция проверила. А чудеса исцеления вызывали большое сомнение. Меня ждало интервью, заведомо обреченное на провал. Но выбирать не приходилось, спасибо и на этом. В газете мои седины уже не слишком ценились. А деньги были нужны.

Свидание мне было назначено в квартире экстрасенса. Хозяйка оказалась не слишком красивой женщиной лет под сорок, одетой довольно прилично, но судя по окружающей нас обстановке во всем остальном она была основательной неряхой. К сожалению, это нередко случается с женщинами очень духовными и высокоинтеллектуальными, когда у них не хватает средств на обслуживающий персонал. Присутствовал и пострадавший - впрочем, точнее будет называть его спасенным - худощавый и малоэмоциональный человек лет пятидесяти, не слишком цветущей внешности. Он мало реагировал на меня и даже на свою спасительницу. Всем заправляла она сама. Но ее рассказ был настолько шит белыми нитками, что я почти сразу перестал в него вникать. Тем более что заинтересовало меня другое – я увидел странные прозрачные глаза спасенного. И конечно же, вспомнил Виктора Сергеевича. Правда, могло быть и более приземленное объяснение прозрачности глаз у тех, кто побывал в состоянии клинической смерти – остановка сердца, возможно, влияла на цвет радужной оболочки, а может, и на роговицу. Но мне чудилось в этой особенности вернувшихся «оттуда» людей нечто более значительное.

Если бы не ни в чем не повинный Барак Обама, я бы не решился на авантюру. А так, как только хозяйка вышла заварить кофе, я смело направился к спасенному пострадавшему и драматическим шепотом сказал:

- Я тоже был там. Все семь дней. Почему вы вернулись?

И тут его меланхолию как корова языком слизала. Глаза загорелись, тело напружинилось. Я даже невольно испуганно подался назад. Он прошипел:

- Если у вас есть желание выглядеть идиотом, дело ваше. Я прослыть идиотом желания не имею. И ни о какой реинкарнации не знаю. Шли бы вы подобру-поздорову отсюда, папаша.

На «папашу» я почти не отреагировал – тоже мне юный отрок нашелся! Но его совету последовал. Когда хозяйка вернулась, я извинился, распрощался и ушел… подобру-поздорову. Тем более что ключевое слово «реинкарнация» я от него услышал, хотя ничего в моем вопросе не могло натолкнуть на мысль об этом явлении. Только сопричастность к нему…

Два таких серьезных совпадения, с моей точки зрения, еще не дают оснований утверждать, что реинкарнация в варианте Виктора Сергеевича существует. Но являются достаточно веской причиной, чтобы его рассказ был записан и издан. К чему я – как вы, наверно, заметили – уже приступил.

Начало

История Виктора Сергеевича началась очень обычно. Хотя и вся его жизнь тоже была обычной. Без особых приключений, без взлетов и падений. Жизнь как жизнь.

Он приехал в Одессу из небольшого украинского села. Поступил в один из местных институтов. Из такого же села приехала учиться его будущая жена. Они были одногодками и поженились на четвертом курсе. Их родители остались в своих родных краях.

Виктор Сергеевич с женой жили неплохо. Она преподавала в школе, он, как вы уже знаете, в институте. Лет через десять после женитьбы приобрели приличную трехкомнатную кооперативную квартиру в местных Черемушках. У них родилась дочь, которая в положенный срок вышла замуж за москвича и переехала в столицу, как потом оказалось, соседнего государства.

В назначенное им свыше время скончались родители Виктора Сергеевича и жены. Поездки на похороны, слезы – все как у всех. Жизнь чередуется со смертью, и пока все в пределах отведенных природой сроков, это обычные житейские драмы. Но к сожалению, не все в нашей жизни логично и последовательно.

Жена Виктора Сергеевича довольно быстро и довольно рано начала полнеть. То ли обмен веществ, то ли - скорей всего - не могла удержаться от желания покушать. Последствия были предсказуемы. Виктор Сергеевич всегда держал себя в форме, в том числе и спортивной, и чего греха таить, стал время от времени забегать налево. Не слишком часто, так что это не превращалось в привычку. Но особых угрызений совести он не испытывал, и я тоже воздерживаюсь от осуждения.

Компании чаще всего образуются «по интересу». Жена Виктора Сергеевича любила застолье, веселые сборища, и неслучайно: ее ближайшее окружение было настроено примерно так же. Вытащить ее на концерт было довольно сложно; в отличие от Владимира Ильича из всех искусств для нее важнейшим являлся телевизор. Виктор Сергеевич значительно больше интересовался театром, музыкой, хорошей литературой, но жене не перечил и безропотно подключился к ее интересам и компании. Таким образом, казалось ему, он искупает вину за не слишком большую семейную верность.

И вот обычное, не особенно оригинальное, но спокойное течение жизни было нарушено. Жена Виктора Сергеевича явно преждевременно – ей было всего 54 года – скончалась от инсульта. Хотя, судя по ее комплекции и ярко-розовым щекам, в этом случае больше подходило старое вышедшее из моды название «апоплексический удар».

Виктор Сергеевич остался один в своей ухоженной трехкомнатной квартире. Он нелегко перенес смерть жены и получил первое серьезное предупреждение. Сердечный приступ врачи определили как микроинфаркт и рекомендовали быть настороже. Впрочем, признаки болезни довольно быстро прошли – тело Виктора Сергеевича было для его возраста достаточно тренированным и в хорошей кондиции.

Связь с друзьями, которые скорее были друзьями его жены, вскоре быстро прервалась естественным способом. Звонки в квартире раздавались все реже, приглашения тоже поступали только от случая к случаю. Неожиданно для себя Виктор Сергеевич оказался в одиночестве.

Наш герой вполне мог бы еще раз жениться. По мнению старушек на скамейке он был еще мужичок хоть куда. Но на его жизненном пути встретилась «соседка» (так ее для конспирации именовал Виктор Сергеевич). Это была довольно приятная особа, которая жила в соседнем подъезде того же дома. Она была примерно его возраста, разведенная. То ли муж от нее ушел, то ли она его выгнала – важен результат. «Соседка» закончила музыкальное училище и работала аккомпаниатором в каком-то клубе – на пенсию прожить было невозможно.

У нее было две дочери. Замужняя старшая жила отдельно, родила «соседке» внука и внучку, а младшая была в разводе и вернулась в квартиру к маме. К чему я об этом рассказываю? К тому, что съезжаться наши сожители не собирались.

У «соседки» хватало своих забот. По совковой привычке она считала своим первейшим долгом служение детям, даже уже ставшим взрослыми. Нужно было обслуживать и кормить младшую, внуки непрерывно по очереди болели, и беззаветная бабушка регулярно сидела с ними. Поэтому переехать к Виктору Сергеевичу она не могла. А может, и не сильно хотела. Да и сам «жених» не очень этого добивался. Его все устраивало. Раза три в неделю она «забегала» к нему, а уж в субботу на ночь оставалась обязательно. Кроме того, «соседка» готовила ему, помогала по хозяйству – хотя скорее помогал ей Виктор Сергеевич. Зато он в свою очередь привозил ей продукты на своей старенькой «вольво». Как это по-научному называется – симбиоз?

Несмотря на непрерывные хлопоты, а может быть именно поэтому, «соседка» была в форме – довольно стройная и подтянутая. Правда, лицо всегда выглядело немного усталым и, нужно признать, слегка увядшим, что в принципе свойственно бывшим советским, ныне постсоветским женщинам на их бесконечной трудовой вахте. Зато характер был хороший, не только мирный, но и заботливый. А это, наверно, самое важное для одинокого вдовца. Было у нее еще одно хорошее качество, о котором рассказал Виктор Сергеевич – не удержался.

Ее очень легко было удовлетворить в постели, свойство не так уж часто встречающееся у современных женщин. Он это знал по личному опыту.

Секс она никак не называла, а особенно модным в наше время выражением: «Давай займемся любовью». Может, полагала, что солидной женщине это говорить не к лицу. Или искренне не считала это любовью. Она просто говорила:

- Давай займемся, мне уже пора домой.

Займемся. И все.

Но зато она удовлетворялась каждые две-три минуты, и делала это бурно, со стонами и вздохами, с нарастающим энтузиазмом. И не возражала против различных экзотических поз и способов, которые изобретала не слишком изощренная фантазия разгулявшегося вдовца. Правда, «соседка» не уставала повторять, что ей это все совершенно не нужно, и она с трудом преодолевает свои врожденные понятия о нравственности только ради Виктора Сергеевича. «Мужчины без этого не могут». Но вряд ли стоило слишком уж доверять этим утверждениям. К концу «занятий» она оставалась буквально без сил. А Виктору Сергеевичу все это безусловно льстило, он чувствовал себя половым гигантом. «Нам года не беда!» - не без самодовольства напевал он, когда соседка, усталая, но довольная, уходила домой.

Словом, жаловаться на удобную и стабильную связь им и в голову не приходило. Оба были довольны. И оба считали – не без оснований – что время мечтать о большой любви уже безнадежно упущено. Но как известно, располагает не человек…

Нельзя сказать, что не было соблазнов. Например, на его работе сложился крепко спаянный мужской коллектив, по дороге домой они частенько заглядывали в недорогое кафе по соседству. Но Виктор Сергеевич от приглашений сослуживцев решительно отказывался - он не был любителем подобного времяпрепровождения. Как видите, наш герой был человеком серьезным и нелегкомысленным, и «соседка» в этом тоже ему не уступала.

Виктора Сергеевича на работе ценили, были предложения и из других мест, с более высокой зарплатой. Но он был консервативен, к тому же для одинокого немолодого человека с квартирой и машиной, с не очень большими запросами денег на жизнь хватало. Они с «соседкой» даже ездили отдыхать в Карловы Вары, но его подруга за границей так волновалась из-за внука, который некстати в это время заболел, что поездку вполне можно было счесть неудачной.

Опять-таки из-за консерватизма, наш бывший театрал потерял контакт с современными формами искусства. Бесконечный шоубизнес и антрепризы у него восторга не вызывали. Он редко выбирался в свет, тем более что у «соседки» такой потребности, не говоря уже о возможностях, практически не было. Тоже своеобразная экономия. Оставался телевизор и книги.

Последние годы Виктор Сергеевич фактически оказался в стороне от бурных изменений в обществе. Его они почти не касались. Чтение лекций, личная жизнь, включая «соседку», – все как-то устоялось. Многим он просто не интересовался, за многим не успевал. Молодежь не очень понимал и смирился с этим. Стал сознавать себя представителем старого и отживающего поколения. Впрочем, это ему не мешало.

Нередко на лекциях, вглядываясь в лица студентов, он пытался понять, о чем они думают, к чему стремятся, к какой цели идут? А может быть, их просто уносит бурный поток современной жизни? Куда? Что их ожидает? В каком-то смысле ему было легче, чем им, во всяком случае спокойнее. Виктор Сергеевич уже стоял на якоре в тихой гавани, туда штормы и шквалы почти не доходили. Правда, время от времени он все-таки чувствовал какое-то усыпляющее однообразие, но смотрел на вещи реально: в последней четверти отпущенного ему свыше срока – так он определял свой нынешний статус – спокойствие и стабильность намного важнее любых острых ощущений. Он был доволен такой жизнью (а может, смирился и с ней) и не искал приключений.

Но однажды приключения нашли его. И с этого момента на однообразие Виктору Сергеевичу жаловаться не пришлось.

В литературе большое чувство называют счастьем. Как-то принято считать, что рано или поздно оно неотвратимо настигает человека. Не уверен. Я лично знаю многих людей, которые всю жизнь обходятся в лучшем случае очень умеренной любовью, а то и просто привычкой. И вполне довольны. А кроме того, всему свое время. Для Виктора Сергеевича внезапно нахлынувшие страсти оказались страшнейшим испытанием, обрушившимся на старости лет на его голову. «Напасть какая-то», - иначе он свое новое состояние не называл.

Вечером 23 февраля 2005 года Виктор Сергеевич в своем родном коллективе отмечал полузабытый день Советской армии. Теперь он считался праздником мужчин, в том числе и невоеннообязанных. Инициировал это празднование тот крепко спаянный мужской коллектив, о котором я уже упоминал. Как сказала заведующая кафедрой, немолодая, полная и серьезная женщина: «Им главное повод». В ответ послышались обиженные доводы: «Скоро Восьмое марта, это всенародный праздник. В наш век эмансипации мы на такое уважение даже не претендуем, но скромно отметить присутствие мужчин на этом свете было бы не лишним».

Вышеупомянутая инициативная крепко спаянная группа взяла организацию вечера в свои руки, поэтому выпивки оказалось на удивление много, а закуски на удивление мало. И коллектив, традиционно избегающий чрезмерных возлияний, на этот раз неожиданно для себя «набрался» очень прилично. Все без исключения. Даже те, кому это было запрещено медициной. Даже страдающая гипертонией серьезная заведующая кафедрой. Таково влияние коллектива, который может увлечь за собой любого и в любом направлении.

За столом у каждого было свое привычное место. Виктор Сергеевич, как обычно, сидел рядом со своей «сотрудницей», которая недолго в его рассказе проходила под этим конспиративным именем. Вскоре он раскололся - звали ее Мариной.

Виктор Сергеевич покровительствовал Марине еще с тех пор, когда она была студенткой их института. Затем приложил определенные усилия, чтобы она осталась на кафедре. Впрочем, у нее для этого были все основания – отличная учеба, активная общественная работа. Но и протекция со стороны не последнего человека на кафедре и в институте тоже была не лишней. Причина внимания Виктора Сергеевича была основательной – он приехал в Одессу из того же села, что и родители Марины. Домами они не дружили, не были в одной компании, но вполне могли считаться не только земляками, а и просто хорошими знакомыми. Виктор Сергеевич даже был безнадежно влюблен в восьмом классе в маму Марины, но та училась уже в десятом, считалась признанной первой красавицей школы и на него внимания не обращала.

Может быть, из-за былой влюбленности Виктор Сергеевич благоволил к Марине совершенно бескорыстно, без задних мыслей, хотя по мнению некоторых сплетников, намерения его были не совсем безгрешными. Основания у сплетников были – относиться к этой девушке только альтруистически было действительно непросто.

Во время учебы за Мариной с первого курса закрепилось прозвище Мальвина, и не только из-за созвучия с именем очаровательной куклы из «Золотого ключика». Почему так прозвали? Судите сами.

Длинные и пышные белокурые волосы, большие, очень большие синие с длинными черными ресницами глаза. Овал лица скорее круглый, чем продолговатый. Всегда свежие, но не слишком румяные щечки с ямочками. Нос немного, совсем чуть-чуть курносый. Может быть, только губы не кукольные, а какие-то по-детски пухлые. Фигурка точеная, а о ее походке Виктор Сергеевич говорил с особым вдохновением. Она не раскачивала бедра справа-налево и слева-направо, как это делают модели на подиуме или спортсмены на соревнованиях по спортивной ходьбе (сравнение Виктора Сергеевича). Но оказывается, когда красивые женские формы, те, о которых мы сейчас говорим, по очереди перемещаются при ходьбе вверх-вниз, вниз-вверх, то это радует глаз никак не меньше, а выглядит в то же время строго и не вызывающе.

Но где-то на втором курсе Мальвина стала взрослеть и осовремениваться. Появилась короткая стрижка, ажурные цветные платья сменил современный брючный ансамбль в сочетании со свитером или кофточкой чаще всего голубых оттенков – под цвет глаз. Лицо приобрело менее наивное и доверчивое выражение. Безмятежность уступила место деловитости. Но душевная и внешняя красота Мальвины – по мнению явно пристрастного Виктора Сергеевича – оставалась неизменной. Не исчезала и таящаяся в уголках губ и глаз готовность улыбнуться навстречу любой доброжелательности.

За прошедшие после окончания института семнадцать лет Марина стала солидным и уважаемым преподавателем, который в покровительстве уже не нуждался. И все-таки патерналистские отношения у них с Виктором Сергеевичем по старинке сохранялись. Он ей - Марина и ты, она – по имени отчеству и на вы.

Оба использовали любую возможность, чтобы переброситься несколькими словами, и на многое в этом мире смотрели одинаково. Каждый их разговор обязательно заканчивался стандартно: «Маме привет». Только маме - отец Марины давно ушел из семьи. С первыми красавицами такое нередко случается.

После смерти жены Виктор Сергеевич старался как можно реже встречаться со своей первой любовью. Ему иногда казалось, что та не станет возражать, если он предложит ей удочерить Марину. Вроде бы прозвучало парочку прямых намеков. А впрочем, возможно, только показалось, но береженого и бог бережет...

Виктор Сергеевич на правах старого друга был более-менее в курсе домашних проблем Марины. Дети у нее были очень хорошие, воспитанные – мальчик тринадцати и девочка десяти лет. А вот с мужем время от времени возникали проблемы. Он был высоким, красивым и способным, может, даже талантливым. В литературе и вообще в искусстве такие признаки определенно указывают – от этого персонажа жди беды. Это скорей всего персонаж отрицательный. Иногда и в жизни такое тоже происходит. Но в данном случае это было верно только отчасти. Муж Марины оказался не то чтобы плохим человеком, а - как бы это поточнее выразиться - нестабильным. Да, именно нестабильным. Это будет правильное определение. И согласно Фрейду, причины гнездились в его детстве.

Он был сыном генеральши. Его отец тоже имел к этому званию прямое отношение, поскольку был самым что ни на есть настоящим генералом. Но только у себя на службе. Дома он был в лучшем случае рядовым. Мужчины – отец и сын - на равных подвергались муштре в прямом и переносном смысле. И результат: воспитанный в духе казарменного матриархата, сын – а ныне муж - стал не слишком волевым человеком, скорее слабохарактерным. Так довольно часто в жизни бывает. Вы это знаете. Он не мог противиться соблазнам, не мог при необходимости наступить на горло собственной песне… Не раз и не два муж Марины менял работу, чуть только там даже в отдалении предвиделись трудности или неприятности. Пока его выручали несомненные способности, ему относительно легко удавалось находить новое место. Но, как я уже говорил, с такой же легкостью он это место терял. Сколько времени везение могло продолжаться? Кроме того, он не мог противостоять поступающим в большом количестве авансам и предложениям со стороны женщин, что вполне естественно при таких внешних данных. Время от времени он сначала грешил, а потом каялся. Словом, чувствовать себя за ним, как за каменной стеной, Марина не могла.

К этому времени назрел еще более серьезный конфликт. Умер генерал. Свекровь, с которой Марина, понятно, не ладила, осталась одна в большой и красивой квартире в центре Киева. Она потребовала – просить органически не могла, – чтобы любимый сын и любимые внуки жили с ней. И их жена и мать в качестве неизбежного приложения. Марина даже слышать об этом не хотела. Разразилась настоящая война, тайная и явная. Глава семьи ужом вертелся между женой и матерью.

И вот под вечер в среду 23 февраля 2005 года посыпались одно за другим совпадения - а я уже предупреждал, что в реальной жизни они возникают гораздо чаще, чем мы думаем.

Сидя за праздничным столом, сразу же после первого тоста, Марина потихоньку поплакалась в жилетку Виктору Сергеевичу - муж с детьми сегодня утром укатил в Киев. День рождения генеральши совпадал с днем рождения Советской армии (а как могло быть иначе?). И любимая свекровь прямым текстом передала через любящего сына, что если Марина очень занята на работе, то она ее поймет и простит. Марина подтвердила, что занята ужасно, поехать не может, но настроение у нее было препоганое. В результате пара лишних рюмок за беззакусочным столом проскочила незаметно. Эти лишние рюмки разрушили естественную линию обороны, и за ними последовало несколько раз «по чуть-чуть», что, каждый знает, является самым опасным за праздничным столом для нетренированного человека.

Градусы все новых тостов подогревали обстановку. Беседа постепенно превращалась в дружный хор, где каждый вел свою партию одновременно с остальными. Децибелы росли как на дрожжах. Но даже в этом хоре стал слышен голос Марины. Она говорила непривычно громко, размахивала руками, пару раз даже основательно стукнула по столу, требуя внимания. Она буквально покатывалась со смеху в ответ на любую дешевую остроту собутыльников. Это было совершенно на нее не похоже. Стиль Марины был – по уверению Виктора Сергеевича – мягкий, сдержанный. Могли бы вы представить себе Мальвину из сказки Толстого, перекрикивающую всех вокруг и ожесточенно размахивающую руками? Марина определенно была сама не своя.

Такое поведение обеспокоило ее соседа и куратора. Он даже старался незаметно отобрать у нее рюмку. Но после очередного тоста и сам утратил бдительность. Веселье тем временем разгоралось не на шутку, а в бутылках еще оставалось много горючего.

И тогда заведующая кафедрой тихонько попросила Виктора Сергеевича воспользоваться своим авторитетом и, пока не поздно, завершить торжества. Виктор Сергеевич был игриво настроен. Он сложил руки рупором и, подражая объявлениям по радио на пляже, прокричал:

- Господа, вы нарушили границу заплыва. Немедленно вернитесь!

Это вызвало общий хохот, Марина едва не сползла со стула. Виктор Сергеевич был польщен неожиданным успехом немудрящей шутки.

Женщины стали убирать со стола, а крепко спаянный мужской коллектив быстро собрал в сумку недопитое и по-английски - не прощаясь - удалился, скорей всего в направлении ближайшего кафе.

Марина пыталась участвовать в уборке, но у нее это плохо получалось. Заведующая кафедрой тихонько попросила Виктора Сергеевича присмотреть за ней.

- Наверно, что-то случилось, я ее такой никогда не видела.

- Я тоже. Обязательно провожу, не беспокойтесь.

Виктор Сергеевич помог Марине надеть курточку, подхватил ее под руку и вывел на улицу. Их походка, хоть в этом неловко признаться, была не слишком твердой и уверенной. Марина окинула окружающую среду каким-то лукавым и вызывающим взглядом.

- Мне еще никогда в жизни не было так легко и весело!

Виктор Сергеевич, несмотря на гул в голове и легкое покачивание, успел подумать, что если бы Марине сейчас попался под руку кто-то достойный или хотя бы привлекательный, то она с удовольствием наставила бы мужу рога. Не задумываясь.

- И поделом!

- Что вы сказали?

- Нет, ничего, Марина, это я так.

К чести Виктора Сергеевича нужно сказать, что он себя в этот момент на роль кандидата даже мысленно не выдвигал.

Машину он утром оставил возле дома, предвидя результаты празднования. А тем временем стечение обстоятельств продолжалось. Обесточенный трамвай сиротливо и без признаков жизни стоял посреди улицы, так и не доехав до остановки, где толпился народ. Стоял наверно давно – людей скопилось много.

- Виктор Сергеевич, давайте пешком. Нужно развеяться. Я утром слушала прогноз. Погода хорошая, без осадков. Солнечная!

И она подняла руки к небу, как бы подтверждая прекрасные результаты прекрасного прогноза. На улице, правда, уже давно было темно, но Марину сейчас такие несоответствия не смущали.

Им было по пути. Всего минут сорок ходьбы. Дом Виктора Сергеевича по дороге был первым, ее чуть подальше. В одном районе.

Марина взяла Виктора Сергеевича под руку, и они довольно бодро, почти не отклоняясь от прямолинейного равномерного движения, зашагали к намеченной цели. Говорила в основном Марина, видимо шутила, потому что почти каждое предложение завершалось приступами смеха. К концу пути Виктор Сергеевич стал понемногу приходить в себя и почувствовал, что на улице довольно прохладно. И ветрено.

- Марина, а ведь не жарко. Конечно, когда мы выплыли на улицу под парами, было не заметно…

- Под парами, ох, не могу. Как два парохода… Под парами...

Смеха хватило еще на полквартала.

Они были примерно в сотне метров от парадного Виктора Сергеевича. Шли вдоль длинного здания какого-то НИИ, безмолвного, закрытого на ночь. И внезапно хлынул не дождь, а настоящий ливень. Потоп. В феврале. (В Одессе такое редко, но бывает.) Вопреки прогнозу. В виде исключения из правил. В виде стечения обстоятельств. Или совпадения. Считайте как хотите. Когда они заскочили в парадное Виктора Сергеевича, на них сухого места не было. Оба без головных уборов, короткие модные курточки. Насквозь мокрые брюки приняли форму ног. Ручьями стекала вода. Оба дрожали и лязгали зубами. Но трезвость не наступала, для возвращения трезвости, кроме ситуации форс-мажор, требуется еще и время.

- Бегом, ко мне домой. Немедленно согреться и переодеться. По курсу пароходов маячит воспаление легких.

Марина попыталась ответить на шутку смехом, но получилось жалкое всхлипывание.

- Ладно. Пошли. Меня никто не ждет. Дома дети не плачут…

Как бывает в таком состоянии, от бесшабашного веселья до жалости к себе рукой подать. Особенно в мокром и холодном виде…

Они вбежали в квартиру. Марина была иссиня-бледной, тело сотрясала крупная дрожь.

Виктор Сергеевич втолкнул ее в ванную.

- Раздевайся, становись под горячий душ. Сейчас принесу полотенце и что-нибудь переодеться.

Марина не слишком твердо держалась на ногах, не слишком уверенно забралась в массивную мраморную ванну, над которой был душ, и Виктор Сергеевич испугался, что она поскользнется, упадет и ударится. Это могло кончиться плохо. На памяти у него был такой печальный случай с одним нетрезвым родственником. Ее нужно было страховать, и при этом не смотреть, куда не положено. Правда, она стояла под душем в белье, но эти современные трусики оптически полностью растворялись в воде. Он принес огромное полотенце, выключил душ, укутал ее. Не было тапочек, он легко взял ее на руки, перенес в спальню. Уложил в постель. Накрыл теплым одеялом.

- А теперь снимай все и давай мне…

Марина пыталась ответить, но у нее зуб на зуб не попадал. Что было делать? Виктор Сергеевич растерялся. Его тоже трясло - вот уже несколько минут мокрый насквозь он метался по квартире, исполняя свой долг хозяина.

- Извини, я сейчас.

Он заскочил в ванную, вытерся, переоделся – надел свой домашний спортивный костюм с лампасами. Вернулся к Марине – ситуация не изменилась. Оба дрожали в унисон. И Виктор Сергеевич не смог придумать ничего лучше, чем налить ей и себе еще по солидной порции коньяка.

Ему коньяк помог, а Марина все еще не могла отогреться…

Давайте не будем затягивать то, что давно уже всем очевидно. Но инициативу проявила она…

Последняя цепочка мыслей, которая появилась у Виктора Сергеевича перед тем, как он провалился в бездну, была примерно такой. Неужели он способен воспользоваться тем, что Марина сейчас не владеет собой? Ведь это настоящая подлость! Она ему этого никогда не простит. Да и он тоже, как он будет с этим жить дальше? Их почти родственные отношения разрушатся навсегда. Он внезапно осознал – оказалось, Марина уже давно стала в его повседневной жизни самым близким и нужным человеком. Как он будет без ее дружбы, без почти ежедневных немногословных, но теплых разговоров, без привычной заботы о ней? Дочь живет в далекой – по нынешним временам – Москве, а «соседка»… да что там говорить, она и есть соседка.

Возможно, если бы Марина не притянула его к себе, он бы удержался…

Виктор Сергеевич был серьезным и уравновешенным человеком, он наверняка намеревался об этом событии рассказать коротко и корректно. Но в тот момент обстановка способствовала раскрепощению. Был вечер, мы сидели на пустынной палубе в легких удобных креслах, между нами на полу стояла полураспитая бутылка коньяка, в одной руке у каждого бокал, в другой яблоко. Чудесная погода и опять-таки звездное небо Средиземноморья. Вероятно, он временами забывал о моем присутствии и просто предавался воспоминаниям вслух. Конечно, ни о каких деталях и речи быть не могло, любителям клубнички придется разочароваться. Но все-таки чувства у него брали верх над сдержанностью.

Он откинулся в кресле, запрокинул голову к звездам и заговорил так тихо, что я с трудом улавливал сказанное. Может, даже в результате немного нафантазировал. Но мне кажется, это его слова. Именно так он говорил. С небом.

- Я наконец по-настоящему понял, какое огромное различие между ощущением блаженства и, скажем, наслаждением. Наслаждение раньше бывало и у меня, грешного, чаще на стороне, чем в семье. Но блаженство совсем другая категория. Напрасно это слово истрепали все, в том числе и поэты. Если бы не Марина, я бы тоже оказался в числе тех - а их большинство, – которые понятия не имеют, что это означает. Конечно, у нас был и секс, фетиш нынешних времен. Но это оказалось только одной составляющей, не больше и не важнее всех прочих.

Он стал говорить еще тише и еще неразборчивей, ветер до меня доносил только обрывки фраз. Переспрашивать, как вы понимаете, было слишком бестактно.

- Мы крепко обнялись и не отпускали друг друга до утра... Говорят, что между любящими должна быть химия. Я чувствовал не только химию, но и физику, и биологию, и высшую математику... Две души и два тела стали одним. Вот что с нами происходило... Я без слов понимал, что Марина чувствует то же самое. В такие минуты слова не нужны… Мы уснули, когда начало светать. Обнявшись. И проснулись так же. А еще говорят, что в обнимку спать неудобно. Руки затекают, тело… Что они понимают!.. И я ни разу не вспомнил ни о ее муже, ни о своей вине...

Тут он спохватился и вернулся на землю.

- Простите, увлекся.

И продолжил рассказ уже спокойней и громче.

Разбудила его Марина. Виктор Сергеевич не сразу осознал, что прошедшее не было сном. Он попытался что-то сказать, объяснить, но Марина прижала ладошку к его губам.

- Ни слова, о друг мой, ни вздоха. Впрочем, вздыхать можешь. Но без слов. И лучше дай что-нибудь надеть. Где утюг и гладильная доска. Есть такая? Мне на работу к девяти.

Она легко и без напряжения перешла на «ты». Как будто это было делом привычным. И правильно сделала. Было бы очень неловко, если бы она продолжала ему «выкать». Как в старом анекдоте – «секс еще не повод для знакомства».

Виктор Сергеевич подобрал ей самую длинную и красивую рубашку из своих не слишком богатых запасов. Для рубашки на Марине она была достаточно длинна, но в качестве платья не дотягивала даже до самой короткой мини. В ней она выглядела очень соблазнительно и современно. Как в голливудском фильме. Утро после ночи любви. Виктор Сергеевич в лыжном костюме с лампасами немного не вписывался в этот фильм. Он и сам это сознавал. Но на самокритику не было времени. Нужно было жарить яичницу и варить кофе на завтрак.

Марина тем временем гладила свою одежду, почти высохшую за ночь. Между прочим – с удовольствием отметил Виктор Сергеевич – прихватила и его костюм.

Она безусловно заметила следы пребывания женщины в доме и усмехнулась довольно ехидно. Он ответил ей взглядом, который без слов говорил: «А у тебя есть муж».

- Ладно, проехали, - подвела итог Марина.

Сели за стол. Виктор Сергеевич заметил, что Марина выглядит на удивление свежей и отдохнувшей. Как будто не было перегрузок за праздничным столом, а потом почти бессонной ночи. Определенно, подумал он, женщины намного выносливей мужчин. И с горечью добавил: а некоторые и значительно моложе.

Во всяком случае никаких признаков душевной борьбы и сомнений он в ней не заметил. Ему даже почудилась в ее настроении какая-то умиротворенность. Может быть, напрасны и преувеличены его страхи, может этот эпизод не грозит ей плохими последствиями? Другое дело, если он попытается сделать его не просто эпизодом. Двадцать два года разницы в возрасте – это целое поколение. А он не был ни олигархом, ни знаменитостью, чтобы компенсировать такой разрыв. Он окинул взглядом свой спортивный костюм. С лампасами. Н-да.

Молчать было больше невозможно. И Виктор Сергеевич тут же выложил эту пришедшую ему в голову мысль. Не сомневаюсь, это был не самый лучший вариант. В решающий момент ни в коем случае нельзя говорить первое, что пришло на ум.

- Для меня главное, чтобы тебе было хорошо. Ты это знаешь. Но самое худшее, что я могу сделать, это попытаться навесить на тебя хромую утку.

- Какую утку?

– Так американцы говорят о президенте, который отработал свой срок. И мало что может сделать. Они называют его хромой уткой…

- Ты себя имеешь в виду? Не хочешь навешивать? Ясно.

Марина внимательно посмотрела на него. Глаза синие, синие до черноты. Огромные.

- Нет, погоди, ты пойми меня правильно…

Но и эту попытку объясниться Марина прекратила таким же способом, как это сделала утром. Способ приятный, но ситуация от этого яснее не становилась. Виктор Сергеевич поцеловал теплую ладошку и замолчал.

- Все, бегу, - Марина вскочила, стала одеваться.

- Я останусь, мне сегодня к двенадцати.

- Пока.

- Когда мы сможем поговорить?

- В другой раз. Завтра.

- А будет у нас это «завтра»?..

Ответа он не услышал.

Она на ходу поцеловала его – поцеловала в губы – и исчезла.

Виктор Сергеевич остался стоять – по его собственному выражению – дурак дураком.

Не больше часа понадобилось ему, чтобы понять, что с этого момента жизнь его изменилась окончательно и бесповоротно. Он просто задыхался от мысли, что потерял Марину. За какой-нибудь час соскучился так, «как будто с ней век не видался». А сердце болело, как у ямщика в этой известной русской народной песне.

И тогда впервые со вчерашнего вечера он подумал не о том, что будет с Мариной, а что будет с ним. В худшем случае нынешний эпизод - он продолжал так мысленно именовать прошедшую ночь - подтолкнет ее к разводу с флюгерообразным мужем. Это сердце ей не разобьет, давно пора уйти от него. Молодая, умная, красивая, чудная женщина – тут Виктор Сергеевич печально вздохнул – она найдет свое счастье. А для него ситуация может оказаться просто угрожающей, если он не возьмет себя в руки.

Вся прошедшая жизнь, которая раньше казалась ему самой обычной и нормальной, даже неплохой, после этой ночи стала выглядеть просто ужасно. Унылая, невыразительная. Беспросветная. Зачем она такая бессмысленная была ему нужна? А о последующем, заключительном этапе - без Марины – даже думать не хотелось. Его ожидала каторга, может, многолетняя, которую следовало отбыть. И при этом не выглядеть несчастным, вести себя вполне достойно. Наш Виктор Сергеевич был человеком самолюбивым и не хотел вызывать чувство жалости у окружающих.

Неужели так может быть, неужели одна ночь так может изменить жизнь человека? Даже ночь с прекрасной молодой женщиной? Можно так безнадежно и с точки зрения здравого смысла глупо влюбиться за несколько часов? В жизни, а не в дамском любовном романе?

Нет, наверно, это было не совсем так. Наверно, он все время ее любил, но не считал такое возможным даже в глубине подсознания. Когда со всех точек зрения – в том числе и моральной, тоже немаловажный аспект – что-то абсолютно недопустимо, то полный запрет безоговорочно действует. Каждый из нас это знает. У каждого из нас есть табу, дальше которого мы и в мыслях не заходим. Есть вещи, которые мы не позволяем себе даже желать. Исключением являются люди совершенно раскованные, к счастью, таких пока меньшинство…

Но когда волею судьбы и совпадений несбыточное стало возможным, плотину прорвало. Его любовь к ней как к близкому человеку слилась с любовью к женщине. Образовалось море. И он понял, насколько одинок был всю свою жизнь. Так одинок, как многие из нас, кому не выпал шанс соединить большую любовь к человеку с еще большей любовью к женщине.

Но выделено было ему этой любви только на одну ночь. И не больше.

Он бесцельно бродил по квартире. Пытался взять себя в руки. Но мысли тисками сжимали голову, молотом стучали в висках. Душили. Все сильнее болело сердце. Наконец Виктор Сергеевич сообразил, что виноваты не только мысли и чувства. Он измерил температуру. Так и есть, тридцать восемь и семь. В его возрасте нельзя долго слоняться по квартире даже из самых благих соображений в насквозь мокром костюме.

Он позвонил своему участковому врачу, старой многолетней знакомой. Та обещала прийти после обеда. Потом связался с заведующей кафедрой, сообщил о случившемся и попросил его заменить. Улегся в кровать. Чувствовал себя все хуже и хуже. Хотел по привычке позвонить «соседке», но испуганно отдернул руку. Только не это…

Врач действительно вскоре появилась, внимательно его осмотрела, прослушала и определила - воспаление легких. Вне всяких сомнений, ясно и без рентгена. Прописала пилюли и уколы, сказала, что все передаст «соседке» – она была в курсе дел не только Виктора Сергеевича, но и всего многоквартирного дома.

- Я сестру присылать не буду. У вас под боком есть личный мастер на все руки, она отлично делает уколы.

И врачиха игриво кулачком ткнула больного.

Через час с лекарствами, молоком и какими-то баночками «соседка» была на своем посту. Судя по сумке с вещами, она явно уходить в ближайшие дни не собиралась. У нее действительно был хороший и заботливый характер, что совсем недавно одинокий вдовец считал самым важным. Сейчас он в этом уже сомневался.

Как боялся и в то же время надеялся Виктор Сергеевич, к вечеру позвонила Марина. Голос у нее был по-настоящему взволнованный. Он рассказал о воспалении легких. О температуре, которая уже была почти тридцать девять. Она сказала, что обязательно… Но тут появилась с подносом, на котором были шприцы, «соседка», наклонилась к нему и громко сказала:

- Витяня, снимай трусы, подставляй зад. Будем делать укол.

Марина положила трубку. У Виктора Сергеевича все поплыло перед глазами.

Воспаление легких было тяжелым, добавился плеврит. Дело затягивалось. Марина больше не подавала признаков жизни. Он несколько раз пытался звонить по мобильному – она трубку не брала. Звонил пару раз домой – отвечал муж, который снова не работал и добросовестно сидел дома. Виктор Сергеевич пытался убедить себя, что так даже лучше. Он должен перестать набиваться. Тем более что хромая утка еще дополнительно охромела. Уговоры помогали плохо.

Когда через две недели, еще не полностью оправившийся и заметно побледневший, он вышел на работу, то узнал, что Марина уволилась и вместе с семьей переехала к свекрови в Киев.

- Как, вы не знали об этом? Вы же так с ней дружили…

Это было в начале марта. Два месяца прошли в депрессии, в попытках справиться с собой. Спортом он заниматься перестал. О сексе с соседкой даже думать не мог. Вас, наверно, удивит, но эта безусловно добросердечная женщина тем не менее перестала подолгу проводить у него время, тем более оставаться на ночь – какой смысл? Ей уже не приходилось бороться с врожденными понятиями о нравственности. Потом и днем стала появляться все реже. Может, Виктор Сергеевич слишком разбаловал ее раньше? Может, дело в этом? Впрочем, чужая, а тем более женская душа и в возрасте шестидесяти лет все равно потемки. Виктор Сергеевич не протестовал.

Он стал после работы присоединяться к крепко спаянному мужскому коллективу. Сначала изредка. Потом все чаще.

Однажды краем уха услышал, что кто-то встречал детей Марины в городе. Может быть, они вернулись в Одессу? Он не расспрашивал, не уточнял.

А 15 мая прямо на лекции случился у него инфаркт.

Скорей всего, если бы не история с Мариной, у него бы инфаркта не было. Да, но тогда у него бы не было Марины…

Передаю слово Виктору Сергеевичу.

Конец ознакомительного фрагмента

Тексты произведений © Александр Лозовский // Контакты

Наверх | Главная страница