Чужой

Роман

Все хорошее я придумал,
все плохое было в действительности.

Джон Б. Вильямс,
«Реминисценции»

Часть вторая

Республика

2.1. Перемена курса

Не хочется начинать с неприятных новостей, но что поделаешь… Впрочем, это не новость, в конце первой части я уже анонсировал, что до Москвы добирался почти пять лет. Остается рассказать, как это произошло.

Я гордо уволился из СКБ «Проектор», выдержал объяснения со всеми заинтересованными лицами, что было очень непросто и стоило немало сил и нервов. Собрал чемодан - это было как раз самое легкое и много времени не потребовало. Осталось взять билет на поезд и сообщить своим друзьям в Москве дату моего прибытия. Примерно за два месяца до описываемого времени у нас был с ними серьезный разговор, и поддержка мне была обещана.

В начале августа 1966 года я взял билет на скорый поезд Одесса-Москва, который традиционно отходил в семь сорок вечера, и за день до отъезда с утра пораньше - чтобы застать всех дома – пошел на переговорный пункт звонить в Москву. Мои друзья были настолько влиятельны, что у одного из них даже был домашний телефон.

Мой товарищ оказался дома.

Я ему сообщил о том, что завтра вечером выезжаю к ним на постоянное место жительства. Что с работы уволился, со всеми расстался и отовсюду выписался. Говорил бодро и даже пытался оптимистично шутить. Но на той стороне моего веселья не поддержали, возникла напряженная пауза. После паузы мне сообщили, что я, судя по всему, никогда не поумнею. Что нужно было до увольнения и расставания поинтересоваться, как дела в Москве. Если бы я поинтересовался, то узнал, что у них произошел разрыв отношений с боссом. Разрыв настолько серьезный, что они выезжают назад, на родину, и мы сможем поприветствовать друг друга где-нибудь на встречных маршрутах. Помахать друг другу из окошка проходящего мимо поезда.

Мой друг тоже умел пошутить, но у меня чувство юмора исчезло без следа. Я рухнул на табуретку – благо в переговорных кабинках тогда они были. Очень кстати, я бы мог рухнуть и на пол. Пытался сказать: «А что же мне делать?», но хватило ума не задавать дурацких вопросов. Вместо этого я пробормотал нечто вроде:

- Мы же недавно говорили, и вы…

- Недавно! Несколько месяцев тому назад, - он преувеличил. - И ты ничего конкретно не говорил. Так, в общем. Типа - хотелось бы...

- Но кто мог знать, что так быстро все обвалится?

- Вот и мы не знали. Поэтому нужно было сначала позвонить, а уже потом все рушить.

Мы еще недолго поговорили, в основном друг другу сочувствовали. Попрощались. Я какое-то время посидел на табуретке, потом собрался с силами и вышел. И направился искать скамейку для обдумывания – моя привычная реакция на участившиеся последнее время критические ситуации. На этот раз ближайшая скамейка была в городском саду.

Я уселся и попытался сориентироваться во времени и пространстве. Конечно, я был огорошен, и это еще мягко сказано. Все планы полетели в тартарары, все нужно обдумывать заново. Ясно было только одно - назад дороги нет. На работу я не вернусь, это понятно. К Мусе тоже не стоит соваться, только в варианте, что я стану папой для малышки и зятем для еврея Зюсса. Исключено. Укладываться за шкаф к маме я даже на короткое время – пока не найду квартиру - не намерен, а время это может быть достаточно длинным.

И еще один немаловажный момент - я очень остро почувствовал, что волею обстоятельств стал в Одессе… отрезанным ломтем. Это не метафизика, это вполне реальное и болезненное ощущение. Я думаю, некоторым из вас знакомо состояние, когда внезапно с необыкновенной ясностью понимаешь, что ты отрезанный ломоть – возможны варианты - в семье, в городе, в стране. Уже не склеишь... Очень болезненное ощущение и оно, несмотря на определение «отрезанный», все-таки требует операционного вмешательства. И, как правило, без обезболивания.

Примерно таким был ход моих мыслей, который приводил к очевидному результату – ехать надо. Но помню, что я не очень обвинял себя в безответственности, не каялся в том, что не позвонил заранее. Пришлось признаться самому себе в том, что я тщательно от себя же скрывал (говорят чужая душа потемки, а уж своя – тем более) – я не звонил заранее в Москву, потому что подсознательно боялся отказа. По любой причине. А тогда я, скорей всего, не решился бы на все эти подвиги. То есть это было не легкомыслие, а очередная уступка моей порочной слабости, я об этом уже упоминал. Когда у меня не хватало смелости на решительный поступок, я сознательно загонял себя в угол, в безвыходную ситуацию. Когда можно с легкой душой признать – теперь я просто вынужден поступить так, а не иначе.

Начало новых планов тоже было принято автоматически, без особых сомнений и колебаний. Легенда остается прежней – я еду в Москву. Завтра вечером, как и собирался. Лишние нервотрепки никому не нужны. Тем более у поезда должны состояться теплые проводы, будут, кроме мамы, друзья и… Муся. С ней я повел себя как Макиавелли – сказал, что расстояние между нами только должно выяснить серьезность наших отношений. Это не разрыв, а проверка. В Мусе тоже было что-то от Макиавелли, и она сделала вид, что думает точно так же – в таком виде мой отъезд меньше смахивал на побег.

А сообщить, что в Москве все сорвалось, я всегда успею, тем более, такое развитие событий никого не удивит. Москва… это Москва.

А вот что дальше делать? Куда деваться? Не буду загружать вас вариантами, которые я предлагал себе на скамейке, скажу только, что их было немного. Главное – в городе, в котором я попытаюсь обосноваться, должен быть достаточно близкий приятель, который может позволить мне пожить у него какое-то время, пока я буду искать работу, жилье и оформлять прописку(!!!). То есть у него должна быть комната для меня – напоминаю, Советский Союз, 1966 год! Эта задачка посложнее бинома Ньютона! И товарищ должен ко мне достаточно хорошо относиться.

В результате всем условиям отвечал только один человек – мой бывший сокурсник Илья. Только у него имелись – с натяжкой – перечисленные выше условия. Но был и серьезный – с нормальной точки зрения – недостаток. Он жил у черта на куличках, в Столице большой Союзной Республики на юге России. Туда лёта было из Одессы одиннадцать часов! С тремя посадками! А поездом, если не ошибаюсь, от Москвы четверо суток, а то и все пять. Там все должно было быть другим – и быт, и нравы, и вообще все. Это по советским временам вполне могло считаться экзотикой!

Но что удивительно, прекрасно помню – расстояния меня совсем не пугали, скорее наоборот. Уезжать – так уезжать! Тогда – помню - я впервые подумал, что на генетическом уровне мне досталось одно беспокойное качество:

«Охота к перемене мест,

Весьма мучительное свойство,

Немногих добровольный крест».

Правда, такая национальная особенность скорее относится к серии исторических анекдотов, изгнание и желание менять место жительства не одно и то же. Тут путают причину и следствие. Но… все-таки что-то в этом есть. Во всяком случае, я заподозрил, что у меня такие наклонности проявились. А можно ли считать совпадением, что мои единокровные одесские друзья сейчас, разбросаны не только по всему бывшему Советскому Союзу, но и по всему миру? Нет, определенно в этом что-то есть…

Но вернусь на скамейку в городском саду. Я подумал, что неплохо бы узнать, как к этой идее относится сам Илья.

Он с институтской скамьи любил науку. В Одессе с такой фамилией как у него – Раухвергер – делать было нечего, во всяком случае, в науке. Эту фамилию даже преподаватели выговаривали только с пятой попытки. Тогда он добровольно подался в указанную Столицу большой южной союзной Республики, в Академгородок, где был принят, наверно, из уважения к его европейскому (Одесскому) образованию. У него даже было полкоттеджа с небольшим садовым участком и домашний телефон – отличная компенсация за отдаленность.

Мы с ним изредка переписывались. Я знал, что он оформляет уже готовую диссертацию и делает это, естественно, дома.

Короче говоря, просидев часа два на скамейке, я принял решение, вернулся на переговорный пункт, позвонил Илье, застал его дома, получил искреннее (чувствовалось даже на расстоянии) согласие-приглашение и, наконец, вздохнул с облегчением.

Все остальное происходило, как и намечалось, без сучка и задоринки. Еще в Одессе я с доплатой поменял свой билет на прямой до новой станции назначения (так было дешевле, чем брать еще один билет из Москвы). Теплые проводы на одесском вокзале состоялись, из Москвы я отправил маме телеграмму с объяснениями, Мусю не беспокоил, и в тот же день с Павелецкого – если не запамятовал - вокзала отправился в новую жизнь.

Конец ознакомительного фрагмента

Тексты произведений © Александр Лозовский // Контакты

Наверх | Главная страница