Хорошо забытое новое

Роман

Заговор молчания

В один прекрасный день мы все –
это не будет преувеличением –
проснулись эмигрантами в своей
собственной, но малоузнаваемой
стране, когда внезапно вместо
привычной команды:
«Смирно! Равняйсь!»,
неожиданно прозвучало:
«Вольно! Разойдись!»,
и даже
«Спасайся, кто как может!»

Перестройка и развал Советского Союза были, без сомнения, самыми значительными событиями со времен Второй мировой войны. Эпохальными, одними из тех, которые перекраивают судьбы мира. А что же говорить о нас, участниках и во многом подопытных кроликах этих перемен? Уж нашу-то судьбу перестройка перекроила полностью. Сознаем мы это или нет, но каждый из нас, каждый, вышел из этого котла другим человеком. Я не говорю лучше или хуже, просто другим.

А ведь основные перемены произошли в какие-нибудь пять-шесть лет, навскидку - с восемьдесят восьмого по девяносто четвертый год. Очень недолгий срок даже по меркам человеческой жизни, не говоря уже о масштабах истории. Какова же должна была быть интенсивность этих событий?! Какая была нагрузка на каждую единицу времени и на каждую единицу жизни?!

Миллионы людей, приученных к определенному статусу, положению и образу жизни, мгновенно оказались в совершенно ином мире, к которому не были приспособлены. Это было массовое реальное воплощение популярной в фантастике притчи о человеке, перенесенном гением чудаковатого изобретателя в какое-нибудь созвездие Стрельца. А наш чудаковатый изобретатель Михаил Сергеевич Горбачев в немом изумлении смотрел на дело рук своих…

Вспоминаю я об этом потому, что не перестаю удивляться. Почему это необыкновенное явление не находит отображения в искусстве? Я не пытаюсь высокомерно намекать на то, что, мол, «нет достойного воплощения, соответствующего величию момента»… и так далее. Дело не в этом. Нет вообще никакого воплощения, ни хорошего, ни плохого. Никакого. Я прихожу к убеждению, что существует скорее всего сознательный или подсознательный заговор молчания об этом периоде нашей с вами жизни. И мы в этом заговоре участвуем.

О политических баталиях перестройки сказано и написано много. Попадаются в прозе и на экране занимательные триллеры о бандитах и новоявленных богачах примерно этого периода. А о миллионах, о простых – и не простых - людях, которые потеряли не только работу, образ жизни, но даже взгляды, вкусы и привычки, нигде не найдете ни слова. Никаких следов.

Я добросовестно пытался сам вспомнить что-нибудь увиденное на экране или прочитанное на эту тему, и почти ничего (не хочу быть безапелляционным, поэтому говорю «почти») не обнаружил. Спрашивал у друзей и знакомых – с тем же результатом. Но при этом обратил внимание, что все о том времени вспоминают с неохотой. Почему, ведь не каждому поколению выпадает счастье(?) присутствовать на таком фейерверке истории? Казалось бы, нужно внукам и правнукам с восторгом рассказывать об этих событиях и о личном участии в них! Ан нет. В лучшем случае можно услышать: «Кому это интересно, дела давно минувших дней…»

Кажется, я нашел причину заговора молчания. В конце концов до меня дошло, что люди просто-напросто не хотят вспоминать об этом времени. Точнее о себе в этот замечательный и неповторимый с точки зрения истории период. Без обиняков свою точку зрения высказал один мой товарищ:

- Да, я не хочу об этом времени вспоминать. Не хочу. До перестройки мне казалось, что я чего-то стою, что-то знаю и умею. И внезапно, без предупреждения на смену пришло только одно безапелляционное требование: «Хочешь жить – умей вертеться». Правило буравчика. И все завертелось. И я завертелся… Как вспомню, до чего доходило, так вздрогну… Зачем мне об этом лишний раз напоминать? Уж если невтерпеж, пиши о победившей демократии. Пожалуйста, сколько угодно. А меня трогать не нужно. Восторги от обретенной свободы быстро забываются, а память об унижениях бесследно не проходит. Зачем душу травить?..

Так думают многие, если не большинство, хотя об этом говорить не принято. Причем, как ни странно, в том числе и те, кто в конце концов нашел свое место в новых условиях. Эти годы все мысленно пропускают. А по законам рынка, если нет спроса, то нет и предложения. И искусство приняло молчаливый социальный заказ, то есть его отсутствие.

Я искусство понимаю. Жить на что-то надо. И вас тоже. Стоит ли расстраивать себя воспоминаниями? Но правильно ли это? Ведь будущие археологи не найдут даже наскальных рисунков, доказывающих наше с вами существование в период перестройки.

Я решил проявить принципиальность вместе с гражданским мужеством и – на всякий случай - рассказать одну правдивую историю о моем хорошем знакомом, о его жизни в этот период. На изломе. Обещаю не нагружать вас подробностями перестройки, для этого лучше читать специальную литературу. Больше того, не стану утверждать, что его история типична для того времени. Просто я надеюсь, что вам припомнится еще одна какая-нибудь, тоже вероятно не слишком типичная история, может, и ваша собственная. И еще кому-то... Так вместе мы сложим мозаику тех непростых и неповторимых времен. На всякий случай… Вдруг пригодится…

Часть первая. Вместо пролога

Итак, 1 апреля 1984 года Севе, Всеволоду Алексеевичу Фролову, исполнилось тридцать три года. Отличный повод, чтобы в тостах за праздничным столом упоминался возраст Иисуса Христа. И чтобы сам именинник мог с грустью, скорее всего показной, отметить, что для бессмертия еще ничего не сделано.

Человек на своем месте

Но по поводу пока еще не состоявшегося бессмертия Сева определенно не грустил. Неудовлетворенность жизнью его не терзала. Весь его облик, походка, манера держаться говорили о том, что перед вами человек, уверенный в себе и достаточно благополучный. Он был довольно-таки ширококостным, но не толстым, скорее худощавым – бывает и такое сочетание. Приличного роста – примерно метр восемьдесят пять, а казался еще выше из-за манеры задирать голову. Даже, пожалуй, чуть запрокидывать ее назад, а это создавало впечатление некоторого высокомерия. Но как бы для уравновешивания выражение его немного удлиненного лица было доброжелательным. И интеллигентным. Может быть такое определение – интеллигентное выражение лица? Я уверен, что может. Серые, всегда немного прищуренные глаза - чертежи, чертежи, бесконечный поток чертежей делали свое дело. Чуть крупноватый нос, чуть крупноватый рот. Но многие женщины считали его симпатичным и представительным, а это тоже немаловажная причина для хорошего отношения окружающих.

Венчала всю эту конструкцию шапка непослушных чуть рыжеватых волос. Впрочем, сам Сева считал себя шатеном.

Он выглядел ухоженным и аккуратным, костюм сидел на нем хорошо, локти и колени не оттопыривались. Когда спускался в цех, то надевал опрятный синий халат. Но с волосами ничего не мог поделать. Они, по его мнению, портили всю картину. Парикмахер уверял, что волосы у него растут квадратно-гнездовым методом. Каждый квадрат рос в своем направлении. Через несколько минут после тщательного причесывания волосы снова принимали вид первозданного хаоса. Был только один способ содержать их в относительном порядке – стричь покороче. Но слишком коротко – выделялся нос. Словом, борьба с прической велась с переменным успехом.

Манера высоко и как бы надменно держать голову не была связана с его характером, она была благоприобретенной. Севина мама где-то вычитала, что достаточно привыкнуть немного задирать подбородок, и хорошая осанка будет обеспечиваться автоматически. Длительная дрессировка в детстве принесла свои плоды, он действительно выглядел довольно стройным и подтянутым, несмотря на широкую кость, хотя остроты насчет проглоченного аршина время от времени раздавались. А доброжелательное выражение лица… На это тоже были свои причины.

Не знаю, согласитесь ли вы с моим мнением, но лица людей определенно делятся на три основных и легко различаемых типа – доброжелательные, безразличные и недоброжелательные. Даже опытному лицедею, как правило, не удается постоянно носить маску, и его настоящее лицо время от времени проявляется.

Может, эти типы обусловлены генетикой, не знаю. Но думаю, что основной причиной являются все-таки условия жизни. У Севы не было оснований становиться недоброжелательным, так складывалась его жизнь. За эти тридцать три года ему не приходилось преодолевать большие преграды, терпеть серьезные обиды, наживать смертельных врагов. Просто не приходилось. Только смерть отца была, пожалуй, единственным потрясением, но причиной ее был инфаркт, а не долгая – как нередко бывает – изнурительная болезнь. И Сева, которому тогда было 16 лет, запомнил отца здоровым, энергичным человеком. Словом, сетовать на судьбу-злодейку Сева привычки не приобрел.

Правда, как демократически и либерально настроенный интеллигент, он вместе со всеми огорчался бесконечному бардаку советской власти, но это было огорчение за нас, за всех. Скопом. Из серии «за державу обидно». А что касается лично своей жизни… Нет, серьезных поводов для расстройства у него не было. Скорее наоборот.

В тридцать три года у Севы все было хорошо. Ну, скажем, нормально, не хуже, чем у многих других. Можно даже сказать, не хуже, чем у большинства. А в чем-то и лучше. Разумеется, за исключением власть имущих, номенклатуры. Но с верхами никто и не сравнивался. Верха жили на другой планете, в другом мире, в параллельном. В тот мир, то есть выше своего уровня, народ не заглядывал. Злословил и острил по поводу власти при каждом удобном случае, но сравнивать их жизнь со своей приучен не был.

Благополучие и свобода на Западе тоже мало кого смущали. Эта идиллия представлялась некой туманной картинкой. Не многим, живущим здесь, за занавесом посчастливилось увидеть пресловутый «свободный мир» своими глазами. Но даже эти счастливцы – свойство советской психики – не могли до конца поверить в реальность увиденного (к этим счастливцам относился и Сева – он был «выездной»). Что же тогда говорить о тех, кто только что-то читал или слышал? Это тоже были параллельные миры, попасть туда была такая же вероятность, как оказаться за экраном, в центре событий какого-нибудь роскошного голливудского блокбастера – видеть можно, пощупать нельзя.

И хотя последние годы заметно усиливались признаки растущего неблагополучия и всеобщего развала, но к этому за годы советской власти все привыкли и никаких серьезных катаклизмов в ближайшем будущем не ожидали. Мы всегда разваливались и разворовывались, дело обычное. И потом, это касалось всех вместе, а значит никого конкретно. Как все, так и мы. Все понимали, что все равно ничего изменить невозможно, наша жизнь будет такой, какая она есть. Только бы не было хуже. Вот не так давно был серьезный всеобщий перепуг, когда к власти пришел Андропов, - не вернется ли сталинский террор или что-нибудь похожее? Но пронесло, ну и слава Богу.

Итак, как и любой нормальный советский человек, Сева не заглядывал особенно вверх и по сторонам, а равнялся на своих. В таком ракурсе все выглядело действительно достойно.

Он был одним из трех главных инженеров проекта в большом и солидном конструкторском бюро большого и солидного станкостроительного завода. Самым молодым, и если не страдать от избытка скромности – а Сева от этого не страдал, – то далеко не худшим. Он вел разработку, пожалуй, самой важной продукции завода - обрабатывающих центров. Это был последний крик моды в станкостроении. Станки были начинены электроникой и самыми совершенными механизмами, они почти все могли делать сами без вмешательства человека. Один комплект станка стоил десятки годовых зарплат Севы – а изготавливали их порядка сотни за год, – можно представить себе меру ответственности молодого инженера. Да, именно молодого, потому что сейчас полным-полно акселератов среди программистов, электронщиков и так далее, но, да будет вам известно, инженер-механик созревает позднее, это особенность профессии. Он должен на основании личного опыта знать, нутром чувствовать, какой вариант и какие соотношения достаточно надежны и будут работать, а какие решения сомнительны. Все просчитать невозможно, и нужно набить немало шишек, чтобы чувствовать себя уверенно. Возраст тридцать три года – всего тридцать три года – совсем неплохо для такой солидной должности и работы.

И все это не за красивые глаза и не по протекции. Впрочем, по протекции на такую работу не попадали. Все-таки нужно было, чтобы станки свое дело делали, а для этого ведущему разработчику требовалось умение. Да и любители синекуры на эти нелегкие хлеба не стремились. Ответственность, о которой я уже упоминал, включала неизбежные провалы, ошибки, скандалы с заказчиками и начальством, срывы сроков и прочие радости. Нагрузка на «серое вещество» иногда переходила все допустимые пределы, постоянное напряжение было нормой, но Сева считал это достоинством. Он эту работу любил, и работа любила его.

Он определенно был на своем месте, и положение его было не просто прочным, но и весьма перспективным. Это признавали все – и начальство, и подчиненные. Севу на заводе уважали, считались с ним и в главке. Он уже получил за станок медаль ВДНХ, сейчас два его центра готовили к выставке в Ганновере, а это считалось еще более высоким достижением. И сам Сева тоже готовился к месячной поездке на выставку, включающей турне по основным станкостроительным европейским фирмам, что стоило и морально и материально дороже любой премии. Из этой поездки при достаточной экономии можно было привести покупок на сумму, которую и за год не заработаешь.

Оклад его для конструктора был довольно солидным, но для нормальной жизни явно недостаточным. И начальство полезных людей, и его в том числе, подкармливало различными премиями. А четыре года тому назад ему выделили Жигули, шестерку, предмет особой гордости и особого шика. В его холостяцкой жизни машина имела неоценимое значение. И была свидетельством благополучия.

Будущее Севы легко просматривалось, и иногда он даже расстраивался от этой определенности. Когда устанет проектировать, лет через десять, а скорее всего еще раньше, он станет заместителем главного конструктора завода, потом прямая дорога в главные конструкторы. Или что-то в этом роде. А это уже номенклатура. Словом, «цели ясны, задачи определены». На это ему уже намекали, посоветовав вступить в партию. Но вступать Сева пока не хотел из моральных соображений - вы помните, он был демократ, либерал и почти антисоветчик. Впрочем, в эти годы ироническое отношение к советской власти и родной партии уже не скрывали. Это было не только безопасно, но даже модно.

Хотя было не совсем верно сказано, что Сева совсем не задумывался о своем бессмертии. Мысли об этом в последнее время все больше одолевали его. Но не о бессмертии в историческом смысле, а в чисто житейском. Проще говоря, мысли о необходимости жениться и кого-нибудь произвести на свет божий в качестве своего продолжения. Как все нормальные люди. Его друзья поголовно были женатиками, некоторые даже дважды, некоторые, правда, временно. Но у всех уже был штамп в паспорте, и претензий к ним быть не могло. Сева оказался исключением. Он и сам чувствовал, как из разряда завидных женихов на глазах переходит в не очень уважаемую, вызывающую подозрение и даже сочувствие категорию старых холостяков. Глаза девиц младше двадцати пяти лет уже скользили по нему, не задерживаясь.

Трудно сказать, почему Сева до сих пор продолжал свободный полет. Он не был слишком застенчивым и скромным, не был большим ходоком или чересчур переборчивым. Обычный довольно симпатичный парень, имел успех у женщин и часто этот успех реализовывал. Что ж, се ля ви, у всех бывает по-разному. Может, еще не встретилась предназначенная по распределению свыше его половинка, хотя Сева уже начал подозревать, что чем дальше, тем шансы встретить ее становятся все меньше.

Была еще причина, и возможно, довольно существенная. В свое время он уже едва-едва не женился. Было это в молодости. Собственно началось еще в школе. Сева уже и сам не помнил, с какого класса дружил, потом встречался с Таней Майоровой, красивой дочкой однофамильного полковника. Весь класс ее дружно называл Таней Полковниковой, а Севу соответственно Подполковниковым. В девятом классе они – и Сева отдавал себе отчет, что по инициативе Тани, – нарушили границу. После чего стали нарушать ее при каждом удобном случае. Таня очень любила секс и отдавалась этому занятию с упоением. Ее отец полковник Майоров был коммунистом и человеком строгих правил, поэтому Тане приходилось все время ловчить. Подруги, пикники, спортивные лагеря – все использовалось по одному основному назначению. Примерно так продолжалось и в институте, полковник Майоров спуску дочери не давал. Какой был выход? Сева был не столь темпераментным, он мог бы вполне обходиться тем, что доставалось. Но Таня…

Короче говоря, после окончания третьего курса института (Сева учился в политехническом, Таня - в университете) они подали заявление в ЗАГС.

Свадьба была назначена на конец августа, когда студенты должны были вернуться после уборки из колхоза. В те времена помощь деревне – так это называлось – была обязательной.

Они трудились в соседних колхозах на расстоянии примерно десяти километров друг от друга. И однажды после работы Сева решил навестить невесту. Пришел уже затемно. Студенты сидели вокруг костра, пили дрянное местное вино, кто-то бренчал на гитаре. Тани у костра он не увидел. Дальнейшее можно не рассказывать, и так понятно. Все произошло как в старом бородатом анекдоте. Направляемый сочувствующими и злорадствующими Таниными подружками, Сева застукал парочку у озера в песке под кустом за занятием, которое она так любила. Партнер растерялся, героиня неловко пыталась натянуть трусики и одновременно вытряхнуть из них песок. Все это выглядело так пошло, что Сева не почувствовал ни боли, ни обиды. Только стыд. Он не сказал ни слова, повернулся и без остановки прошагал километры обратной дороги, чувствуя, как с каждым шагом мысли о его многолетней подруге буквально выветриваются из головы. Он понял, что был не столько влюбленным, сколько ведомым. Воистину Подполковниковым…

С Таней он больше не встречался, никаких объяснений не было. «Все прошло, как с белых яблонь дым». Но с тех пор он стал побаиваться женщин, которые любили секс и знали в нем толк. А с теми, кто секса не любил, было не интересно. Проблема…

Жертвы устаревшего воспитания

С годами менять женщин становилось не слишком увлекательным занятием, зато все более трудоемким. Сева постепенно приходил к циничной мысли, что разница между ними невелика. В течение последних полутора лет он с удивительным постоянством встречался только с Людой Приходько, замужней симпатичной блондинкой 27 лет, работающей младшим юрисконсультом завода. А кроме нее, в штате был только один юрисконсульт, старший, интеллигентный старичок прошлой формации. На заводе он был известен как Львович. Одни думали, что это фамилия, другие – что отчество. Даже директор завода Филонов, который в соответствии со своей фамилией не часто посещал вверенное ему предприятие, однажды, подписывая документы, спросил:

- Постой, а кто такой Юзефпольский?

- Так это Львович.

- А-а-а.

В те времена юристы еще не пользовались таким бурным успехом, как сегодня.

Но Львович юриспруденцию любил, любил и младшего юрисконсульта, с охотой обучал ее всем премудростям законов бюрократии. Впрочем, Людочку все на заводе любили.

Ее муж Вова был каким-то ответственным поваром на пассажирском лайнере «Пиросмани», обслуживающем международные туристические линии. Должность хлебная и очень ценная. Одна беда - он находился по полгода в плавании. Кроме мужа, у Люды был сын Петя трех с половиной лет, отдельная квартира и мама с папой, проживающие в другой квартире. Ее родители с радостью брали к себе любимого внучонка в любое время и на любой срок.

Кроме перечисленных несомненных достоинств, у Люды были и дополнительные. А может, даже основные.

Люда была натуральной блондинкой, не крашенной, что сейчас является большой редкостью, даже статистика говорит об этом. Среднего роста, с отличной фигурой и тонкой талией. Может быть, ноги чуть плотноваты, самую малость – в свое время она занималась легкой атлетикой. Внешность ее была ближе к американским стандартам. Лицо на вкус местных аристократов, пожалуй, немного смуглое, губы слишком полные, улыбка слишком широкая, зубы вызывающе белые, но в сочетании со светлыми волосами и большими зелеными глазами все смотрелось отлично. Создавалось впечатление, что недостаток витаминов и химизация сельского хозяйства на нее не действуют. Тело ее зимой и летом тоже выглядело смуглым, загорелым, а значит, здоровым. И - признавали многие мужчины на заводе - соблазнительным. Сексапильным, это слово и понятие не так давно, но очень прочно вошло в обиход. Мужчины не ошибались – Люда, как Сева выяснил вскоре после знакомства, секс определенно любила. Но его это не слишком пугало - она была замужем и имела сына, а значит, угрозы жениться не было. Зато приятных минут было немало…

Но и кроме секса они оказались на удивление совместимы. У обоих был ровный, ненавязчивый характер и общие интересы. Как острил Сева, они оба «были жертвами устаревшего воспитания». И основную роль в этом играли их матери.

Мать Севы, Нина Григорьевна, закончила филологический факультет университета и уже много лет работала научным сотрудником Центральной библиотеки. Но это – уверял ее сын – было бы полбеды. Вдобавок ко всему ее бабушка, давно почившая в бозе, происходила из довольно знатного румынского рода Радулеску. Превратности сумасшедшей первой половины двадцатого века занесли ее и ее потомков в Черновцы, которые, кстати сказать, тоже были долгое время культурным оазисом в Украине. Оказывается, воспитание и интеллигентность не выветриваются в течение двух-трех поколений, это наследие куда более стойкое, чем можно себе представить.

Мать Люды тоже в советском понимании была не из простых – она закончила консерваторию по классу виолончели и преподавала в солидной музыкальной школе.

Обе матери дирижировали в своих семьях и одновременно были там первыми скрипками. И несмотря на то, что дети не пошли по их стопам, они не выпадали из ансамбля. Оба были достаточно начитаны, но, что еще реже встречалось у их сверстников, любили и довольно хорошо знали классическую музыку, даже глубже, чем в объеме популярных, часто звучащих по радио произведений. Традицией у них стало в начале свиданий, которые, разумеется, происходили в доме Люды, включать приемник на волне музыкальной станции «Классика». И нередко посреди ночи тихонько, чтобы не слышали соседи – звукопроницаемость была отличная, - они пели любимые дуэты. Большим успехом пользовался финальный дуэт Онегина и Татьяны.

О не гони меня,

ты любишь,

и не оставлю я тебя...

Сева считал, что у него приятный «домашний» баритон, и Люда ему не противоречила. У нее был хороший характер. Согласитесь, оригинальные пристрастия в эпоху массового увлечения молодежи бесчисленными популярными певцами и ансамблями. Среди их сверстников подобные вкусы – серьезная музыка и литература - были скорее исключением, чем правилом, и уверяю вас, такое совпадение интересов очень сближает. Но, впрочем, они не были снобами и любили все, что было положено людям их возраста.

Сева приходил к Люде по субботам и обычно оставался на ночь. Иногда заявлялся и посредине недели, иногда даже чаще. Им было очень удобно и хорошо вдвоем. Люда как-то уютно и ненавязчиво хозяйничала, готовила неплохо и как бы вполсилы, то есть «не делала из еды культа». Но вкусно. Сева даже стал поправляться, лицо немного округлилось, впрочем, ему это шло. Он со временем приобрел привычку по дороге закупать продукты, даже иногда простаивая в очереди – без очереди мало что можно было купить. Дома он этим не занимался, снабжением ведала мама. Продукты брал в приличном количестве - не на один раз. «В семью пойдет», – принимая покупки, с улыбкой говорила Люда. Сева на эти темы острить остерегался, и так все стало подозрительно напоминать семейные отношения. Во всяком случае, он уже представлял себе, как может выглядеть будущая семья. Но одно было несомненно – лично к Люде это будущее отношения не имело. То, что у нее есть муж, то, что у нее есть сын, то, что она любит и лелеет секс, – этих трех китов было достаточно, чтобы даже мысленно ее кандидатура в качестве претендентки на фамилию Фролова не рассматривалась. А в дополнение к трем китам был еще один китенок – если она изменила с ним мужу, значит, изменит и ему с кем-то следующим – гласит народная мудрость. В этом Сева народу доверял полностью.

Его очень удивляло, почему она не боится соседей, почему даже время от времени ходит с ним на концерты. Само собой, он пару раз заводил об этом разговор, но в ответ получал сухой и короткий ответ: «Это мои проблемы. Значит, есть на то основание».

Сева тему не развивал. Он догадывался, что основания наверняка есть, что вполне возможно, у них с Вовой соглашение. Да и один из кухонных начальников на прогулочном лайнере, переполненном отборным женским обслуживающим персоналом, тоже вряд ли слишком страдает от одиночества. И все-таки в глубине души эта ситуация его шокировала. Но все было так удобно устроено, да и с Людой было так приятно и легко, что он с успехом подавлял свои ханжеские мысли. «Мне-то что? Это действительно не мои проблемы».

Хотя Сева отлично знал, что все-таки это и его проблемы. Не мог не видеть, что Люда уже без него долго обходиться не может, что когда он после очередной командировки появляется на заводе, они обязательно через час-другой где-нибудь «случайно» сталкиваются, и глаза ее при встрече говорят о многом. А первый их вечер в ее квартире после перерыва затягивался до самого утра.

Но оба знали, что будущего у их альянса нет.

На заводе их связь мало для кого оставалась секретом, но по этому поводу не злословили даже женщины. К ним обоим относились хорошо, а иметь мужа, который дома бывает месяц-другой в году, удовольствие сомнительное. В Городе это понимали. Большой порт, тысячи моряков, тысячи их жен, каждый решал свои очень непростые проблемы, как умел. Осуждать других никто не торопился.

За эти полтора года Вова был в Городе два раза, оба примерно по месяцу. В свое первое появление он, скорее всего, ничего не знал. Так, во всяком случае, Люда сказала Севе. После отъезда ее мужа наступила неловкая небольшая пауза в их отношениях. У Севы даже промелькнуло желание покончить со встречами. «При живом-то муже!» - думал он. Но потом все наладилось. Прошло недели две-три, было скучно, погоды наступили ненастные, и сам же Сева сделал первый шаг.

«Мне-то что? Это действительно не мои проблемы».

Все вернулось на круги своя.

Во второй Вовин приезд было иначе. Однажды, как назло, Сева с Людой выходили после работы вместе, что бывало очень редко. Прямо на выходе из проходной их поджидал невысокий плотный блондин со свежим, улыбчивым и каким-то – показалось Севе - плакатным лицом.

- Познакомь нас, Людка. Давно пора.

Люда мгновенно превратилась в фурию. Такой ее Сева еще никогда не видел. И с тоской подумал: «Только скандала на проходной мне не хватало».

- Владимир, мы же с тобой все обсудили…

- Спокойно, никакого шума не будет. Но хоть посмотреть-то надо. Все же я живой человек. Любопытно. – И с подчеркнутой вежливостью обратился к Севе: - Очень приятно познакомиться. Меня зовут Владимир, можно просто Вова. Я сменный шеф-повар на «Пиросмани», а по совместительству муж Людочки. Ха, хорошо получилось – муж по совместительству!

И он весело рассмеялся, довольный двусмысленной остротой. Смех у этого Вовы был приятный, отработанный, женщинам должен нравиться. Как и внешность, – подумал Сева. Пришлось пожать протянутую ему руку.

- Сева…

- Знаю, наслышан.

Наступила неловкая пауза. И тут Вова, не отпуская Севиной руки, насмешливо и с ехидцей негромко сказал:

- Убить тебя, что ли?

Сева скорее растерялся, чем испугался. А если и испугался, то в основном скандала.

- Ладно, Людка, пошли. На этот раз кина не будет.

Вова резко отдернул руку и потянул Люду за собой к машине, стоявшей прямо возле проходной.

Сева с облегчением вздохнул и оглянулся по сторонам. Внимания к себе они не привлекли. И на том спасибо…

Недели через три Сева услышал по радио, что лайнер «Пиросмани» отправился в очередной цикл круизов. Буквально на следующий день Люда решительно вошла в маленький кабинет Севы, который скорее можно было назвать выгородкой.

- Нужно поговорить.

- Нужно…

- Владимир уже на пароходе. Они ушли в Канаду. Надолго…

- Знаю…

Они встретились на нейтральной территории, в кафе, куда любили время от времени заглядывать. Сева был непривычно сух и корректен. Сидел, как обычно, ровно, подбородок задран даже выше нормы. Люда тоже была непривычно взволнована и напряжена. Улыбка в этот вечер на ее губах не появлялась. Она даже – так ему показалось - немного осунулась. Оба сознавали, что скорее всего их встречам пришел конец.

В голове у Севы неотвязно вертелась позорная мыслишка – как бы Люда не подумала, что он испугался Вовиных угроз и потому решил отступиться. Мысль глупая, обидная для них обоих. Он изо всех сил старался прогнать ее. Никак не получалось. «Не думай о белой обезьяне»…

Кафе, расположенное на первом этаже гостиницы, еще совсем недавно было довольно приличным заведением, оно долго держалось на плаву, барахтаясь из последних сил. Цены были не слишком дешевыми, посещала его приличная публика, алкашей и бомжей сюда не пускали. Сейчас не было никого, несмотря на вечернее время. Посетители исчезли вместе с закусками. Все, чем раньше кафе справедливо гордилось - бутерброды с красной рыбкой, с селедочкой, с копченой колбаской, с сыром, даже с икрой, - все исчезло без следа окончательно и бесповоротно. На витрине сиротливо выглядывали несколько кусочков хлеба, стыдливо прикрытых зеленоватой вареной колбасой или скрюченными тонкими листиками сыра. Успехи развитого социализма добрались и сюда.

Но коньяк еще был. И сравнительно недорогой.

Сева заказал скучающей официантке две порции коньяка пять звездочек.

- И что-нибудь на закуску.

Официантка равнодушно сказала:

- Бутерброды я не советую. – Потом после недолгого раздумья добавила: – Могу сделать яичницу с салом.

- Яичницу с салом и коньяк, - фыркнул Сева. – Дайте два кофе и две булочки.

- Булочки немного черствые…

Сева безнадежно махнул рукой. Официантка неспешно удалилась. Нужно было начинать непростой разговор.

- Я хочу тебе обо всем рассказать.

- Да.

- Наверно, нужно было это сделать раньше.

- Да, наверно, нужно было это сделать раньше, - эхом откликнулся Сева.

- Но ты не спрашивал…

- Я спрашивал.

- Для проформы. Не очень ты хотел все знать. Так было тебе удобней.

Сева хотел было обидеться, но передумал. Очень уж похоже на правду. Он сидел и молча слушал. Люда, глядя ему куда-то в лоб – не в глаза, – рассказывала связно и без пауз. Видно, не один раз прокручивала в голове свой монолог.

История была не слишком оригинальная. Подобных историй в большом портовом Городе, как я уже говорил, тысячи.

Они с Вовой жили в одном дворе и были знакомы с детства. Поженились совсем молодыми, Люде было около двадцати, Вова на три года постарше. Он закончил школу мореходного обучения. Морская форма ему шла, а выбранная специальность – судовой кок – свидетельствовала о практической сметке, но успехам у женского пола отнюдь не мешала. Он был симпатичным и улыбчивым, этот Вова. Все девчонки по соседству и подруги в институте ей завидовали. Буквально через месяц после свадьбы – медовый месяц – Вова ушел в плавание, и молодые ни в чем не успели толком разобраться.

Люда, несмотря на молодость, знала, что роль жены моряка, который дома почти не бывает, не по ней. Но вначале у Вовы план был такой: заработать денег, купить кооперативную квартиру - и на берег. Три, ну четыре года можно и потерпеть. К сожалению, как часто бывает, жизнь все эти прекрасные планы и мечты перекроила по-своему, точнее развеяла по ветру.

На судне и за границей Вова чувствовал себя все увереннее и комфортнее, а в стране с каждым годом становилось все хуже и хуже. Это действительно были разные миры. И контраст становился все более впечатляющим не по дням, а по часам. Буквально с ужасом Вова при возвращении смотрел на совковую действительность. Родную страну он стал называть не иначе как «бомжатник», разумеется, когда никто из посторонних не слышал. И с каждым годом Люде, у которой – вам это уже известно – в жилах текла кровь, а не водица, становилось все тяжелее и невыносимее в роли безмужней жены. Самое страшное было в том, что никаких перемен не предвиделось. Вова уходить на берег не собирался. Даже купленная неплохая кооперативная квартира и родившийся на радость бабушке и дедушке Петя кризиса не разрешили.

Несколько лет Люда под руководством мамы-виолончелистки повторяла тернистый путь Пенелопы. Блюла верность и разгоняла женихов, которых было наверно не меньше, чем у героини Гомера. Только цели у них были другие, отнюдь не женитьба. Срабатывали стереотипы - у мужчин не укладывалось в голове, что такая яркая, улыбчивая и сексуальная женщина может быть серьезной и толковой.

Люде было очень нелегко, ведь у Пенелопы, кроме чувства долга, была еще и любовь к супругу, а в нашем случае она, может, и была, но очень быстро, как говорят, сплыла. Месяца или двух в году, которые Вова проводил на берегу, было более чем достаточно, чтобы понять - у них нет ничего, буквально ничего общего. Я уже не говорю о том, что они не могли спеть дуэтом хор девушек из оперы Верстовского «Аскольдова могила» или промурлыкать что-нибудь из Дебюсси, это не столь существенно. Если сказать в общем, все, что говорил Вова, ей было не интересно. И, нужно быть объективным, все, о чем говорила она, имело точно такой же отклик. Полное несовпадение. А его просьба, переходящая в требование – продавать привезенную из рейсов контрабанду, - лишала не только Люду, но и ее образованную маму сна и покоя. Вовино «все жены моряков так делают, а ради чего мы ходим в загранку?» не утешало. Люда скрепя сердце продавала, краснея и терзаясь.

Постепенно ее терпению приходил конец. На вопрос мамы: «Ты о чем раньше думала?» – разумного ответа не было. Молодость, обаятельная улыбка Вовы – обычные объяснения в таких случаях.

Перелом наступил тогда, когда она узнала, что у ее супруга на корабле уже несколько лет есть постоянная сожительница, барменша, связь с которой он там не скрывает.

- Как ты об этом узнала? – решил уточнить Сева.

- Всегда найдутся добрые люди, – Люда попыталась улыбнуться. Не вышло. – Я думаю, это она же мне и рассказала. Подошла на улице. Такая гладкая девица, с того же плаката, что и Вова, о пользе вкусной и здоровой пищи.

Сева невольно улыбнулся. Как они без слов понимают друг друга! Им в голову приходят одни и те же мысли. Как жаль, что все так несуразно происходит…

Он заказал еще по порции коньяка.

- Вова ничего не отрицал. Даже для приличия. Сказал, что такова судьба моряков.

– И их жен?

- О женах ничего не сказал.

Отпили немного коньяка, помолчали. Ну что тут скажешь?

- С тех пор мы с ним чужие люди… Совершенно…

Люда покраснела, допила остатки коньяка...

- И когда это случилось?

- В его позапрошлый отпуск.

Сева, тоже допивая коньяк, чуть не поперхнулся. Это же выходит, было еще до его появления на горизонте… Фу-ты ну-ты! Вот тебе и мужняя жена. Он вспомнил свое высокомерное: «Не мои проблемы…. При живом-то муже!..» Какой свиньей он оказался! А каково было Люде? Ведь она все его пошлые мысли читала как в открытой книге.

Коньяк был допит. Сева с тоской подумал: «Может, еще заказать? Нет, не поможет».

- Почему же он не ушел от тебя?

- Зачем? Его все устраивает. Стерегу дом. Воспитываю сына. Продаю вещички. Нет развода и нет скандала. Скандалов в загранке всегда боятся. Виза, загранпаспорт…

- А почему ты не уходишь?..

Она посмотрела ему прямо в глаза.

- Куда?

Он промолчал… Что он мог ответить?

- К маме, папе и бабушке в двухкомнатную хрущевку? Наш кооператив куплен на имя его дяди. А мы снимаем у этого дяди квартиру. Официально. Владимир объяснял, чтобы не было неприятностей в пароходстве. Я верила.

- Подготовился.

- Наверно. Он не так прост. Улыбка, душа нараспашку - просто маскировка, я поздно это поняла. И на алименты квартиру не снимешь, зарплата у него примерно как у меня. Ерунда. Главный доход …

- Импорт-экспорт. Понятно.

- Я почему тебе все рассказала. Не хочу, чтобы считал меня вертихвосткой.

- Нет, я собственно…

Люда махнула рукой, Сева немного поерзал на стуле и неловко затих. От его воинственной позы ничего не осталось, голова виновато опущена, весь он непривычно обмяк. Спрашивать, почему она раньше ему об этом не говорила, не имело смысла. Ответ он знал. Гордость. Люде было обидно, что он так безропотно, а значит, безразлично реагирует на появления мужа. Это говорило о его отношении к ней.

Нельзя было больше отмалчиваться, нужно было ей что-то сказать. Но что? Нет, он не готов был звать ее к себе. Мужа, оказывается, уже давно нет, но есть сын, которого он видел всего раза три-четыре, и то случайно. Но дело не только в этом, он никогда их встречи не рассматривал в таком варианте. Нет, он к этому не готов. Он к ней прекрасно относится, но… не любит. И о любви между ними никогда не было сказано ни слова. Нет, так нельзя.

Люда все понимала и не собиралась на него давить.

- Сева, я хочу тебя попросить. Ты понимаешь, что у нас нет будущего, и нужно прекратить нашу… наши встречи. Дальше будет еще больнее. Я знаю, что если ты придешь, я не смогу тебе сказать: «Уходи!» Я даже перед зеркалом репетировала это «уходи». Севочка, не получалось. Не смогу. Ты должен сам.

Сева в глубине души был с ней согласен. Но… Он мог быть решительным и принципиальным, даже жестким, если нужно было для дела. А вот с людьми, особенно с близкими людьми у него это не получалось никогда. Кто, кроме мамы и закадычного друга еще со школы Тюли, был ему ближе, чем Люда? Нет, Сева не мог резануть по живому. Да и не хотел. Хотя прекрасно отдавал себе отчет в том, что конец их отношений неизбежен.

- Давай не будем торопиться, жизнь покажет. Зачем ломать через бедро. Пусть будет, как будет, ведь что-нибудь да будет, ведь никогда не было, чтоб никак не было…

Они еще долго обсуждали свои проблемы в кафе, потом продолжили у Люды, а закончили выяснение отношений только под утро, так ничего и не решив.

Если порвать хочет женщина, то все происходит быстро и решительно. Если все зависит от мужчины, то чаще всего агония затягивается надолго. И никогда нельзя предсказать, чем дело кончится. Так, на мой взгляд, мы устроены. Вы со мной согласны?

***

Сева с Людой по-прежнему встречались. Но что-то в их отношениях изменилось. После того как оба утвердились в мысли - продолжения не будет, они почувствовали, что в каком-то смысле не только хорошо проводят время, но одновременно и теряют его.

Сева окончательно убедился в том, что предложить Люде руку и сердце не может. Может предложить голову, мысли, себя самого, даже душу, но не сердце. Любовь, казалось ему, это взрыв эмоций, непреодолимая тяга друг к другу. Возможно, именно это он читал в глазах Люды. Но сам был далек от всех этих взлетов и падений. Он сознавал, что когда они разойдутся, ему может больше и не встретиться такое взаимопонимание, такие почти родственные отношения. Впрочем, какие там родственные при изумительном сексе… А может, для женитьбы ничего другого и не нужно, и Сева гоняется за чем-то недостижимым, во всяком случае для него, с его приземленной и не слишком романтической натурой? Но с этими обидными мыслями очень не хотелось соглашаться. А ко всему еще неожиданное отцовство почти незнакомого дитяти… Нет уж, пусть будет, как будет…

Расходиться тоже было глупо. Что тогда делать вне работы? У Люды был сын, а значит, дел было достаточно с утра и до вечера, только поворачивайся. У Севы положение было иное. Его компания состояла в основном из школьных друзей и их жен. Друзья по работе как-то не приживались. Он исправно ходил на именины, годовщины, пошли уже дни рождения детей. Иногда посещал филармонию, еще реже ходил в театры. Оставалась бездна пустых, не занятых ничем, кроме телевизора и книг, вечеров. Ну не заявишься же в семью приятеля с одиноким унылым визитом. И в театр один не пойдешь. Если бы Люда была его подругой, герлфренд, вполне можно было бы везде ходить с ней. Но ее туманный статус жены моряка... Не будешь же всем рассказывать историю с барменшей и квартирой на дядино имя?..

Обе интеллигентные мамы без сомнения волновались, переживали за своих единственных великовозрастных и даже, по их мнению, слишком великовозрастных отпрысков, но тактично помалкивали и советами не злоупотребляли. Разве что, как сговорившись, время от времени повторяли одну и ту же фразу: «Тебе пора как-то определяться». Как видите, у родителей, как и у детей, тоже было много общего.

Но был еще один очень важный сторонник того, чтобы Сева наконец определился. Это был горсовет. Как-то так получалось, что эта солидная организация играла уже много лет едва ли не решающую роль в личной жизни семьи Фроловых. Сначала отца, спустя несколько лет матери. Теперь очередь дошла и до Всеволода Алексеевича Фролова, одного из квартиросъемщиков квартиры 14 по улице Лескова, дом 3.

Конец ознакомительного фрагмента

Тексты произведений © Александр Лозовский // Контакты

Наверх | Главная страница